С нежностью цвета огня
Шрифт:
Почему-то и мысли не возникает углубить поцелуй или перехватить инициативу. Ласка настолько бережная и лёгкая, что хочется просто прильнуть к нему и забыть обо всём.
— Если позволишь, — выдыхает, едва отстранившись, — я позову Лена. Мы так договаривались.
Я чувствую, как смешивается наше дыхание, как покалывает губы, и потому не сразу понимаю, о чём речь.
«Позову Лена», — сказал Медиф.
Что? Лена? Сюда? Сейчас?
— Постой! — на всякий случай поймав его за руку, отчаянно пытаюсь собрать ускользающие мысли и определиться с
— Ты не хочешь? — уточняет, не предпринимая попыток вырваться. — Или я сделал что-то не так?
— Всё так, Медиф, так, я просто… — выдохнув, заставляю себя дышать ровно. — Я волнуюсь, понимаешь?
Он делает неопределённый жест: то ли кивнул, соглашаясь, то ли, задумавшись, ненадолго опустил голову.
— Из-за меня? — спрашивает, не отводя взгляда. В ответ я только неуверенно пожимаю плечами, и его тёмные брови вопросительно приподнимаются. — Из-за Аллеона? Но почему?
Не в нём дело. Совсем не в нём.
И даже не в новом опыте. Хотя и это тоже довольно волнительно.
Как сказать Медифу, что сейчас секс с ним для меня равнозначен измене? Я кое-как, с одобрения Лена (и с его же подачи), привыкла к мысли о поцелуях, а тут сразу такое! Одно дело — до свадьбы, когда оба свободны, но я-то ведь уже замужем!
— Я не могу делить постель с тем, кого не считаю своим мужем, Медиф, — говорю серьёзно, и он никнет, отодвигается. — Подожди, не делай пока никаких выводов! Это вовсе не значит, что ты мне чужой! Я о другом. Если сегодня ночью мы будем вместе втроём, ты перестанешь считаться моим женихом и станешь мужем. Навсегда и по-настоящему — в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и здравии. Всё, как положено. Конечно, потом можно устроить церемонию или обряд, принятые у вас в Талассе, но для меня важно определиться прямо сейчас. Ты действительно хочешь всего этого? Если нет, мы просто оставим, как есть, и найдём способ снять с тебя клятву.
Медиф слушает молча, и его побледневшее от волнения лицо видно даже в тусклом свете магического светильника. Я успеваю не на шутку испугаться отказа, но, тяжело сглотнув, он севшим голосом произносит:
— Хочу, — и тут же, не давая толком порадоваться, просит: — Разреши мне воспользоваться ножом?
— Что? Зачем тебе сейчас нож?
У меня даже вариантов нет!
Разве только один, глупый — инкуб так «рад», что решил немедленно свести счёты с жизнью. Моей или своей, по обстоятельствам.
— Для церемонии. Ты же сама сказала, что хочешь сделать, как принято в Талассе.
— И как же в Талассе принято? — переспрашиваю, морально готовясь к тому, что услышанное мне не понравится.
— Ничего сложного. Сначала клятва верности, а потом женщина наносит своё имя специальным кинжалом или приказывает сделать это мужчине.
С клятвами всё понятно, но вот остальное звучит угрожающе.
— Куда наносит?
— Да куда захочет, — пожимает плечами инкуб. — На грудь, на руки или спину. Некоторые — на шею, чтобы точно все видели. Можно ещё клеймом, но тут…
Я, кажется, вот-вот научусь зверски
— Никаких шрамов! Никаких ножей и клейма! Ты же женишься, а не на пытку идёшь!.. Зачем я только спросила? Рассказами о таласских традициях можно детей пугать! Да что там детей, тут и взрослые-то испугаются!
Медиф усмехнувшись, берёт меня за руку, рассматривая браслет Аллеона.
— Есть и другой способ, — тихо говорит он, выводя подушечкой пальца узор от запястья до локтя. — Можно применить магию.
— Но ты ведь не маг?
— Главное, что мы в магическом мире.
— И как всё будет? — уточняю подозрительно.
— Это не связано с моим родным миром. Я прочитал об этих клятвах здесь, когда впервые заинтересовался твоим браслетом.
— Звучит обнадёживающе. В чём подвох?
— Это союз равных, а я твой хранитель.
Я жду продолжения, но инкуб умолкает, не собираясь пояснять свою мысль.
Дело в клятве, которую он дал? Нельзя несколько раз клясться одному и тому же человеку, да? Или нельзя раздавать столь серьёзные обещания дважды?
— Ты и так вправе получить от меня всё, что угодно, — добавляет всё же, не дождавшись понимания.
Чтобы сообразить, к чему он клонит, приходится снова мысленно прокрутить наш диалог.
— По-твоему, брак — это основание для последующей взаимной эксплуатации? Разве похоже, что у нас с Аллеоном дела обстоят именно так? Может быть, в Талассе и выходят замуж, чтобы привязать к себе выгодного мужчину, но я предлагаю другое! Семья для меня — это любовь, уважение и забота друг о друге. Семья — те, кто останется с тобой навсегда, независимо от того, добьёшься ли ты успеха; те, с кем можно быть настоящим, доверять — и не бояться предательства… Мне не нужен муж-слуга или муж-раб, Медиф. Только равный. Поэтому теперь, когда ты всё это знаешь, я спрошу снова. Ты действительно хочешь…
— Я люблю тебя, Дари, — тихо и как-то очень устало перебивает он, полуприкрыв глаза.
Таким голосом впору признаваться в неизлечимой болезни, но я вообще не ожидала услышать от Медифа что-то похожее в ближайшие дни. Максимум, на что рассчитывала, это хотя бы симпатия.
— Люблю… — скорее для себя самого, чем обращаясь ко мне, повторяет он. — Наверное, не так, ослепляюще, как Аллеон, и всё же гораздо сильнее, чем когда-нибудь мог представить. Ты права, я не умею показывать это так, как тебе нравится, а говорить…
— В Талассе не принято признаваться в любви, да?
Медиф едва заметно улыбается, хотя по-прежнему на меня не смотрит:
— Это очень опасно, и там я бы никогда… Я, наверное, безнадёжен, но несказанные слова жгут изнутри.
Для него открыто признаться, показать своё отношение — невероятный риск! Любящий всегда уязвим, а уж в Талассе… И тем не менее Медиф решился. Помогло ли постепенно растущее между нами доверие, или он отчаялся как-то по-другому донести до меня свои чувства, но инкуб нашёл в себе смелость.