С ними по-хорошему нельзя
Шрифт:
– Неужели?
– спросила Герти с невинным видом.
– Ну вы-то останетесь в живых. Давайте пошевеливайтесь.
– А мой лифчик? Я его потеряла.
– Да и бог с ним, - сказал Мэт, - вам он не нужен.
– Но это не очень корректно, - сказала Герти.
– И особенно не трепитесь, когда вас обнаружат около наших трупов.
– Не трепитесь? Что это значит?
– Давай же, Мэт, пошевеливайся. Тебе словно доставляет удовольствие ее щупать. Да, малышка, это значит, что тебе придется промолчать.
– Насчет чего? Почему?
–
– Может быть.
– Да все ты прекрасно понимаешь. Без тебя мы бы погибли без всяких заморочек, но из-за того, что ты вздумала отлить в самый ответственный момент нашего повстанчества, теперь на нашу доблесть могут бросить тень грязная сплетня и омерзительная клевета.
– Как подумаешь, с чего все начинается, - рассеянно объявил Диллон.
Он отошел на несколько шагов назад, чтобы оценить свою работу.
– Красиво, правда?
– спросил он у Кэллехера.
– Да. Класс. Еще немного, и ты меня убедишь в том, что и женщины могут быть привлекательными, - ответил тот.
И добавил, обращаясь к Герти:
– Ты меня слышишь? Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего не произошло.
– Так утверждать может мужчина, - ответила Герти, нескромно улыбаясь. Женщина - дело другое.
Она бросила на него колючепроволочный взгляд.
– А вы что, этого не знали? Как понимать то, что вы ему сейчас сказали? Что значит ваше "и женщины могут быть привлекательными"?
– Довольно. Теперь она предупреждена, и мы можем спуститься в подвал, чтобы дать наш последний бой.
– Пошли, - по-философски отреагировал Диллон.
Герти схватила Кэллехера и, удерживая его перед собой, возмущенно потребовала:
– Отвечайте. Неужели вы не понимаете, что это ваше "ничего не произошло" просто глупость? Или я должна объяснить вам все жестами?
– Я сказал вам, чтобы вы молчали. Потом, после нашей смерти.
– Почему? Ради славы вашей Ирландии?
– Да.
– Забавно, - сказала Герти.
– Ты, может быть, не знаешь: она выходит замуж за того типа, который нас бомбит.
– Да, забавно, - сказал Кэллехер.
Он вырвался и теперь уже сам схватил ее за руку. И затряс ее изо всех сил:
– Ты ведь будешь молчать после нашей смерти, да? Кэффри, Кэллинен, Маккормик, ОТРурки - все они были храбрыми и безупречными. Ты ведь не будешь поливать их грязью, нет?
– Вы думаете, я помню, как их звали? Вас, например, как зовут?
– Корни Кэллехер, - ответил Мэт Диллон.
– Заткнись. А зачем надо было нас провоцировать? Наши товарищи были жертвами. Ты бесстыдница. Как ее зовут?
– Мисс Герти Гердл, - ответил Мэт Диллон.
– Ты бесстыдница, Герти Гердл, ты - бесстыдница.
– А ваши героические товарищи, которые меня изнасиловали, они тогда кто?
– Она начинает меня раздражать, - сказал Кэллехер.
– Раздражается тот, кто чувствует свою слабость, - сказала Герти.
– Да отстань ты от нее, - сказал Мэт.
– Ты изомнешь ее платье.
– К черту
– Ты сам говорил, что она не осмелится, что для невесты признаваться в таких вещах...
– Как сказать, - бросила Герти.
– Для меня ситуация начинает проясняться, - заявил Кэллехер.
– И так все ясно, - сказала Герти.
– Вы разбиты. Вы скоро умрете.
– Дело не в этом. Дело в вас. Вы еще не все видели.
– А что ты хочешь ей показать?
– спросил Диллон.
Рассмеявшись, Герти бросилась на Кэллехера.
– Так что же?
– сказала она.
– Так что же?
Ее поцелуй расплющил ему губы и разжал зубы.
Он начал гладить ее груди и почувствовал, как твердеют ее соски.
– Она еще не все видела, - с тупым упрямством повторял он.
– Она должна молчать. Она еще не все видела.
Мэт Диллон принялся скручивать очередную сигарету, наблюдая с любопытством за происходящим. Которое активизировалось престранным образом.
– Они испортят мое платье, - прошептал он.
Затем происходящее переориентировалось, и Мэт начал понимать намерения Кэллехера. Он даже не знал, как их оценивать, но теперь, посреди этой разрухи, за несколько часов - не больше, это уж точно, может быть, за несколько минут до смерти ему было уже все равно, и потом, он всегда относился к Кэллехеру с превеликой нежностью и превеликим снисхождением.
– Держи ее, - сказал ему Кэллехер.
Все разворачивалось согласно предположениям Диллона. Он отбросил щелчком сигарету и схватил Герти с неожиданной для нее силой и сжал ее так, что она даже не могла пошевелиться. Герти, впрочем, не противилась; отдалась безоговорочно и добровольно, поскольку в отличие от Мэта она о намерениях Кэллехера еще пока не догадывалась.
– Что это вы делаете?!
– вскричала она спустя некоторое время.
– Вы не понимаете, как это делается. Уверяю вас, с женщинами все происходит по-другому. Какой вы невежда. А еще считаете себя джентльменом. Говорю же вам, не так. Я не хочу. Я не хочу. Я... Я...
– Мерзавка!
– рычал Кэллехер.
– Она ничего не расскажет, я заставлю ее молчать, и никто не сможет сказать, что мы не были храбрыми и безупречными героями. Finnegans wake!
– Finnegans wake!
– ответил Мэт Диллон, очень взволнованный происходящим.
– Я бы тоже заставил ее помолчать, - робко предложил он.
Герти, перейдя из одних рук в другие, не переставала оспаривать обоснованность происходящего.
LXV
В чем нельзя отказать британцам, так это в чувстве такта. Высадившись у набережной Эден, вооруженные кто винтовкой, кто гранатой матросы с "Яростного" проникли в почтовое отделение незаметно. Они окружили выживших после обстрела, но совершенно не осознающих, что происходит вокруг, мятежников, однако стали действовать только после того, как все закончилось: они не хотели, чтобы девушка краснела при мысли о том, что ее могли застать в такой нескромной позе.