С отцами вместе
Шрифт:
— Что там за буза? — поинтересовался Мокин со сцены.
Через минуту все выяснилось. На станции стоит воинский эшелон. На перроне проведен митинг по поводу предстоящих выборов в Учредительное собрание. Узнав, что в нардоме судят эсера, народоармейцы послали на суд делегацию из двух человек. Их пропустили в зал. Оба были с винтовками. Один из них, уже немолодой, с всклокоченной бородкой, попросил у Мокина разрешения зачесть резолюцию, вынул из-за обшлага шинели сложенный в несколько раз листок серой бумаги и, сильно окая, начал читать:
«…Приветствуем
Да здравствует наша близкая союзница — материнская Советская Россия».
Резолюцию зал выслушал стоя и долго одобрял ее рукоплесканиями. Делегация согласилась до отхода эшелона остаться на суде. Народоармейцев усадили в первом ряду. Как и многие местные жители, они принимали политсуд за настоящий процесс. Тот, что читал резолюцию, сказал Блохину:
— Неладно у вас! Надо бы к эсеру часового приставить!
— Он и так не сбежит, — засмеялся Блохин, — мы его всем народом караулим!
Мокин предоставил слово обвинителю. Уваров оперся ладонями о края тумбочки, подался корпусом вперед, как заправский оратор.
— Обвиняемый заявил тут, что его партию может судить только история. А я говорю: народ имеет право судить потому, что он самый главный судья и не прощает тому, кто предает его интересы…
Эсер вдруг бросился к столу, налил из глиняной крынки воды в консервную банку, выпил ее залпом и опять сел на скамью, держась рукой за сердце.
— Что, жарко? — спросил его обвинитель. — Погоди, пролетариат задаст тебе еще не такую баню!
— Мы эсера веничком постегаем! — громко добавил Храпчук.
Уваров снова принял ораторскую позу и продолжал:
— И этот тип набрался наглости обвинять большевиков, будто по их вине нет советской власти за Байкалом. Чья бы корова мычала, а твоя бы, эсер, молчала. Ишь какой защитник выискался, жалко ему рабочих и крестьян. Ты и такие, как ты, бежали сюда, за Байкал, от советской власти.
Найдя глазами в первом ряду Храпчука, обвинитель обратился к нему:
— Николай Григорьевич, ты состоял в боевой дружине в 1905 году, ты красногвардеец 1917 и 1918 годов, ты партизанил в 1919 году. Скажи, много с тобой было эсеров все это время?
Машинист вскочил с места, резко рубанул рукой воздух.
— Ни одного! Они в теплых местечках отсиживались!
Подсудимый закрыл лицо цилиндром, зрителям была видна только его лысина. По рядам пошел смешок.
— Знает кошка, чье мясо съела, — сказал Уваров. — Эсеры и теперь думают только об одном: как бы не допустить советской власти на Дальнем Востоке. Я хочу сказать тем, кто еще не раскусил эсеров, кто не знает, чем они дышат. Они только на словах за народ. Они вместе с буржуазией душат революцию рабочих и крестьян. Эсеры участвовали в правительстве адмирала Колчака…
Обвинитель
— Вы, забайкальцы, хорошо знаете, что осенью 1918 года под напором восставшего чехословацкого корпуса красногвардейские отряды Сергея Лазо отступили на восток, и здесь пала советская власть. А знаете, кто был организатором чехословацкого мятежа? Эсеры! На забайкальской земле бесчинствовали японские войска. Знаете, кто помогал буржуям устраивать интервенцию? Эсеры!..
— Гады! — кричали в зале.
Уваров сделал маленькую паузу, прошелся по сцене.
— Все должны знать, что сейчас в Сибири эсеры поднимают кулацкие восстания против советской власти. Товарищи, умейте отличать друзей от врагов. Я вижу, в зале много молодых людей и обращаюсь к ним с призывом: юношество, с негодованием отметай эсеров, как отмела их пролетарская революция, не ходи в соучраб, — это эсеровская лавочка!..
— Можно вопрос задать? — раздался голос в дальних рядах.
— Что случилось? — спросил Уваров.
— Мне непонятно, что это за слово — эсер?
Пришлось обвинителю на ходу отвечать и на вопрос.
— Есть партия социалистов-революционеров. От двух букв — эс и эр — происходит слово эсер. Но это только внешняя оболочка. Какие же они революционеры? Теперь их правильно называют социал-предателями. Я как раз об этом и толкую…
Уваров показал на эсера…
— Он распинался тут о жестокости большевиков. Ему, видите ли, жалко белобандитов, которые хотели нашей гибели. Давайте кое-что вспомним… Вот за столом сидит Вера Горяева.
Вера еще ниже опустила голову, теперь действительно все смотрели на нее…
— Ее отца, — говорил Уваров, — расстреляли и бросили в прорубь солдаты и офицеры японской императорской армии. За что? За то, что он хотел счастья себе и своим детям!.. Не одна Вера Горяева осталась сиротой… У кого из вас, товарищи, семеновские и японские палачи загубили близких?
Взметнулось около трех десятков рук. Уваров подошел к эсеру, взял его за шиворот и тряхнул.
— Взгляни! Они никогда не забудут кровавых расправ атамана и самураев! Почему ты не сказал об этой жестокости?
Зал гудел от дружных рукоплесканий. Эсер, отодвинулся на самый край скамьи, втянул голову в плечи, цилиндр его укатился под стол. Обвинитель вернулся к тумбочке.
— Мы сметем с дороги всех, кто собирается вернуть рабочим и крестьянам порки и расстрелы, виселицы и застенки. Не бывать этому!
— Не бывать! — закричали в зале.
Подождав, когда станет тише, Уваров закончил речь:
— На территории Дэ-вэ-эр разгромлена уже не одна банда. И всякий раз обнаруживается связь эсеров с бандюгами. Видите, товарищи, чем дышат соглашатели, чего они добиваются. Давайте смотреть за каждым их шагом! Не будем голосовать за эсеров на выборах в учредиловку! Да здравствует Советская Россия! Да здравствует Советская власть!