С открытым забралом
Шрифт:
Умерла мама, Юлия Николаевна. Последнее время она жила в семье Валериана Владимировича. Нянчила внучку и внука. Ей не было и шестидесяти.
Они с братом Анатолием шли за гробом. Сестер и брата Николая
Фрунзе сказал о нем Валериану Владимировичу:
— Все больше удивляюсь вашей, куйбышевской, породе: брат ваш Николай в боях проявляет необыкновенную распорядительность и храбрость.
— Он всегда был такой. Даже в детстве.
Суровое детство... Его, собственно, и не было. Была муштра, суровая дисциплина, жесткий распорядок жизни в кадетском корпусе. Но тогда это казалось детством. Каждый выковывает в себе свою сталь... Валериану Владимировичу хотелось, чтобы рядом в эту скорбную минуту был Коля, которого он очень любил. Но Николая не было.
Бедная, бедная мама... Ей все мечталось о том дне, когда они соберутся все в одну семью. Как будто такое возможно.
Неожиданно приехала сестра Лена. Изможденная, в стареньком, в заплатах, жакетике. Припала к его груди, беззвучно заплакала. Он гладил ее по голове.
— Ничего, ничего... Никуда тебя не отпущу больше... Будешь с нами.
Жизнь и смерть... Само существование сейчас кажется эфемерным. Нужно торопиться, чтобы успеть сделать что-то для Советской власти. Только бы устояла, родная... Все ополчилось против Советской России. Буржуи хлеба не дают, не хотят давать, садистски издеваясь над вымирающим Поволжьем: верховный совет Антанты создал комиссию «для выяснения возможности оказать помощь голодающему населению России». И поставил во главе ее заклятого врага Советской России, организатора интервенции против нее, друга и любимца белой эмиграции Жозефа Нуланса. Представители правительств девятнадцати стран высказались против предоставления кредитов Советской России для борьбы с голодом. Правда, поставили условие: реставрируйте у себя капитализм, тогда поможем. Добрый дядя Сэм выдвинул длинный список требований, целых двадцать шесть условий: вот если американским представителям будет предоставлена полная свобода действий, вплоть до создания всякого рода организаций — антисоветских разумеется. Возмущенный Ильич сказал:
— Подлость Америки, Гувера и Совета Лиги Наций сугубая... Гувер и Браун наглецы и лгуны.
Удушить костлявой рукой голода. Старое иззубренное оружие из арсенала контрреволюции.
Ничего, выкарабкаемся и без вашей помощи.
По поручению Ленина он занят организацией хозрасчетного предприятия. Первого в стране. Потом, как грибы после дождя, появятся созданные им хозрасчетные организации: Резинотрест, Северолес, Югосталь, Химуголь. Могучая форма хозяйствования. Хозрасчет. Он занят хозрасчетом, он увлечен. Сколько здесь возможностей! Работать, работать, засучив рукава...
Ласковый прищур глаз Ильича.
— Займитесь «Автономной индустриальной
Еще бы!
Что это такое — «Автономная индустриальная колония Кузбасс»?
Группа американских рабочих и инженеров во главе с Хейвудом и голландским коммунистом Рутгерсом обратилась к Советскому правительству с предложением передать им в эксплуатацию Надеждинский завод и ряд других предприятий Кузбасса. Они обязуются восстановить их, пустить в ход с максимальной производительностью.
Так возникла идея создать «Автономную индустриальную колонию Кузбасс». И вот Куйбышев — председатель междуведомственной комиссии по заключению договора с группой Рутгерса. Какими должны быть взаимоотношения Советского правительства с будущей колонией? Вопрос сугубо дипломатический. И политический. Скорее — политический.
Случай из ряда вон выходящий. Даже не случай, а некая закономерность. Иностранные рабочие-интернационалисты — их около шести тысяч — хотят помочь рабочему классу Советской России. Энтузиасты. Согласны на любые условия. На любые трудности.
Те края хорошо известны Валериану Владимировичу, очень хорошо. Но хватит ли у энтузиастов пороха? Не скомпрометируют ли они саму идею, разбежавшись со стройки?
А рядом, как всегда, рогатая дилемма: некто из Госплана шлет записку, зачем, мол, нужен рискованный эксперимент, не лучше ли кузбасские предприятия отдать иностранным концессионерам. И выкладки, цифры, цифры... Очень убеждают. Никаких хлопот, никаких забот.
Но Ильич и Куйбышев знают: дело сейчас идет не о выгоде. Все значительно сложнее. И важнее. Рабочие из капиталистических стран создают образцовое предприятие без капиталистов, без эксплуататоров, отказываются от прибыли во имя общего блага.
Ленин, как всегда в подобных ситуациях, не пускает дело на самотек. Сам составляет проект подписки, которую должны дать Рутгерс и все его люди, до каждого рабочего включительно, шлет проект Куйбышеву: «Если согласны, предложите им...» Они с Ильичем обмениваются записками, разговаривают по телефону, встречаются.
Себальд Юстинус Рутгерс произвел на Валериана Владимировича благоприятное впечатление. В нем была некая морская уравновешенность, и сам он казался бывалым моряком: обожжен до черноты солнцем, выгоревшие брови, синие, как льдинки, глаза.
— Я был директором управления строительством дорог и мостов на Суматре, — рассказал Рутгерс о себе. — Вы знаете Сибирь?
— Я не раз отбывал там ссылку, сидел почти во всех сибирских тюрьмах. В Кузнецке жили мои родители.
Рутгерс взглянул на Валериана Владимировича с удивлением. Потом взял его тяжелую руку.
— Мне хочется дружить с вами, товарищ Валериан.
— Я обязательно приеду к вам в Кузбасс, товарищ Себальд. Там мои родные места. Ну а что касается дружбы — мое сердце всегда открыто для нее. Возьмите вот эту бумагу, пригодится.
— Что здесь?
— Написал воззвание к американским волонтерам. Я говорю здесь о необходимости и возможности совместной работы иностранных и русских рабочих плечом к плечу в одной мастерской, в одной шахте над созданием фундамента единственного в мире рабочего государства. Американские рабочие едут не в интересное путешествие, а на подвиг.
— Очень хорошо.
Рутгерс уехал. Индустриальная колония возникла. Ей быть много лет. Она пустит первый химический завод в Кемерове. Там много будет героических страниц, и дружба Куйбышева с колонией останется до конца.