С открытым забралом
Шрифт:
Он пробирался по разрушенной стране, по стране голодающей, застывшей, гибнущей от сыпняка и черной оспы. Молчаливые корпуса заводов и фабрик. Ночью ни огонька на сотни верст. Бирючья темень, вьюга. Никто не удивляется финансовому хаосу, в который втянута республика. Каждый крупный город имеет свою денежную фабрику. Используются даже винные этикетки. На мадере местный нарком финансов, послюнявив карандаш, пишет от руки: «1 рубль». Этикетка от кагора почему-то ценится выше — в 3 рубля, от портвейна — в 10 рублей, от хереса — в 25 рублей. Фантастическое время. Во всем Туркестане и Бухаре свои деньги — широкие плотные шелковые ленты с бахромой.
На крупной станции за триста рублей купил газету... Чуть ли не годичной давности. Скуки ради прочитал и от маленького сообщения испытал своеобразный шок: «21 января 1920 г. состоялось первое заседание Атомной комиссии. В числе присутствующих был академик
Бог ты мой, о чем все это?! Неужели, кроме атомов, у государства нет других, более неотложных забот?
И пока поезд тащился через заснеженные степи, он думал все же об атомах. Чем-то они его задели. Вспомнил: об атомах говорил брат Анатолий, инженер-электрик. Вся электротехника держится на атомах и электронах. А еще раньше об атомах читал в «Материализме и эмпириокритицизме». Но то были как бы «философские» атомы.
И в вагоне дальнего следования полпред из Бухары вернулся в дни юности, словно бы прорвал завесу в прошлое. Тогда в нем жил глубочайший интерес к загадкам естествознания. Время, пространство, строение материи, проблемы космологии. Нарымская ссылка. Варвара Яковлева. Профессор астрономии Павел Карлович Штернберг. «Астрономия нужна каждому, чтобы оценить масштабы земных дел, на них иногда полезно взглянуть со звездной высоты», — так, кажется, он говорил. И еще: «У Ленина каждая идея с «характером». Всегда жила надежда на встречу. Оставался интерес к бородатому звездочету, который отдал всего себя революции. Были на одном фронте — на Восточном. Но встретиться не довелось. Вместе с командармом Тухачевским политкомиссар Павел Карлович Штернберг брал Омск. Переправлялись через Иртыш. У самого берега машина провалилась под лед. Простуженный Штернберг в госпиталь ложиться отказался. Третьего февраля этого года Павел Карлович умер. Ему было, кажется, пятьдесят пять, а Куйбышеву он всегда представлялся стариком, наподобие Леонардо да Винчи. Пятьдесят пять... много или мало? Как говорят американцы: каждый должен жить долго, но никто не должен быть старым. Ему дороги были звезды, но люди были дороже. Где Варя Яковлева? В семнадцатом была среди самых яростных сторонников ленинского курса на восстание. Одно время работала в коллегии наркомата у Григория Ивановича Петровского. Теперь вроде бы в Москве, в Комитете партии. Как перенесла смерть мужа? На Высших женских курсах о ней говорили: «У нас один мужчина, и тот Яковлева».
И там, вдали, в снегах страны чужой Ваш образ милый, бодрый, дорогой Растопит лед суровой злой неволи И воскресит мечту о светлой, гордой доле, О днях грядущего, наполненных борьбой...Те дни ссылки кажутся такими далекими. Теперь, пройдя через все испытания, бывшие политические ссыльные должны строить ту самую новую жизнь, которая была сокрыта в романтической дымке.
Все оказалось намного суровей. Борьба за новую жизнь пока не завершилась. Кончалась гражданская война, но классовая борьба продолжается. В «Деревенской коммуне» попались на глаза бесхитростные стишки:
Нет друга у бедняка Надежней большевика. Но и мужик с достатком, Ежели он примирился с новым порядком: С хлебом не мародерствует, Советам не противоборствует, За попом не идет И кровь из бедняков не пьет, — И на такого мужика Сыщется ласка у большевика.Как жаль, что «мужик с достатком» не любит расставаться с хлебом. Куйбышев вспомнил, как осенью восемнадцатого, когда руководил политотделом 1-й армии, организовал в Пензенской губернии почти двести комбедов. Кулаки ответили восстанием в пяти волостях. Семерых комбедовцев из Одоевского уездного Совета избили, порезали, а двоих живыми зарыли в землю. За один год кулаки уничтожили более двадцати тысяч
Деньги... Средний заработок рабочего — несколько тысяч рублей. Только купить на эти тысячи ничего нельзя. Часть заработной платы выдают натурой: продпайком, посудой, трикотажем, глюкозой, обувью. Сфера действия денег сведена почти к нулю. Отменена плата за пользование квартирой, газом, электричеством, общественными банями, почтой, телеграфом. Лекарства отпускают бесплатно. Даже проезд по железной дороге бесплатный.
Странное время. Карманные часы купить невозможно, они распределяются по списку, без оплаты. «Вольный рынок» запрещен, но он пышно процветает. Спекулянты-мешочники вездесущи. На «вольном рынке» тоже безденежный расчет, меновая торговля. Можно подумать, будто деньги отмирают, и это порождает иллюзии. «Левые» коммунисты напечатали в «Правде» статью, пророчествуют: «Еще на страницах Библии не раз поминается знаменитый златой телец, по сию пору воспеваемый Шаляпиным в опере. И вот тысячелетние устои товарного строя рушатся как карточные домики после первых же лет организационных усилий победившего пролетариата. Наши дети, выросши, будут знакомы с деньгами уже только по воспоминаниям, а наши внуки узнают о них только по цветным картинкам в учебниках истории». Через обесценение рубля эти утописты надеются «экономически разоружить классовых врагов пролетариата». Очень революционно! Архиреволюционно. И нелепо.
Ильич терпеливо разъясняет:
— Нужно очень много технических и, что гораздо труднее и гораздо важнее, организационных завоеваний, чтобы уничтожить деньги... Чтобы их уничтожить, нужно наладить организацию распределения продуктов для сотен миллионов людей, — дело долгих лет.
Покупательная способность рубля продолжает катастрофически падать. Каждый день. Проехать на извозчике — пять тысяч рублей. Починить ботинки — тридцать тысяч рублей.
Фантастическое время.
Но самое страшное не голод, не разруха: изменился сам рабочий класс. На фабрики и заводы во время гражданской войны шли те, кто хотел спрятаться от мобилизации. Произошло разжижение рабочего класса мелкобуржуазным элементом. Претерпела изменения и сама партия: сюда сумели пробраться карьеристы, обыватели, представители разложившихся партий, замаскированные враги. Рабочие в ней составляют меньше половины.
Все это сразу же остро почувствовал Валериан Владимирович, очутившись в Москве.
Первым, кого он встретил на Воздвиженке, где помещался Центральный Комитет партии, был Бубнов. Оба обрадовались встрече, обнялись. Андрей Сергеевич, окинув Куйбышева взглядом с ног до головы, сказал с завистью:
— Кишмиш тебе на пользу: стал еще шире в плечах. А я все усыхаю, словно казанлыкская роза под дыханием самума.
Он в самом деле как-то осунулся, был бледен. Пенсне на черной ленточке, которое когда-то придавало ему интеллигентный вид, больше не носил. Что-то беспокойное тлело в болезненно сощуренных глазах. Куйбышеву припомнилось, как они брели в туруханскую ссылку, прикованные друг к другу кандалами. Тогда стояли такие же лютые морозы, как сейчас. И так же мела поземка. Этапы, станки, жандармы. И все это было не так уж давно: каких-нибудь четыре года назад. Совсем немного. Но их сердца тогда были полны оптимизма, веры в конечную победу.
— А у тебя вид кисленький почему? — сказал Куйбышев. — Гражданской войне амба! Всех расколошматили.
Бубнов подпер пальцем щеку.
— Радоваться-то рано. Мы накануне полного краха! Если все будет продолжаться в таком же роде — лопнем как мыльный пузырь.
Озадаченный Куйбышев не знал, что и подумать. Он слышал кое-что о Бубнове. Якобы попал в компанию Сапронова, Богуславского, Осинского, Дробниса, Рафаила и других так называемых «демократических централистов». «Децисты» выступают против единоначалия в промышленности, за безбрежную коллегиальность, за свободу фракций и группировок внутри партии. Во все это как-то слабо верилось. Неужели Андрей Сергеевич не понимает?! Тут нужно было все выяснить. И не резко, а в дружеской беседе. Осторожно, деликатно.
— А где теперь Варвара Николаевна Яковлева? — спросил он, чтобы перевести разговор в другое русло.
Бубнов удивился:
— Разве не слыхал? Впрочем, пока знает ограниченный круг: ее назначают секретарем МК. Вместо Сергеева. Ну Артема. Ты его знаешь.
— Наши нарымские кадры растут. Хотел бы встретиться с ней. Ведь я хорошо знал Павла Карловича.
— Ты где остановился?
— В гостинице «Люкс».
— Жди нас вечером в гости. Готовь кишмиш.
— Кишмиш будет. И дыня величиной с бомбу. С осени хранил. Еле довез — боялся, воришки сопрут.