С открытым забралом
Шрифт:
Валериан Владимирович лукавил. Эту бесценную дыню он, в общем-то, вез в подарок брату Анатолию, с которым надеялся встретиться в Москве. Но раз такое дело...
Они сидели в студеном номере, пили чай, зеленый туркестанский чай, кок-чай, ели сладости, приглядывались друг к другу.
Варя показалась Куйбышеву чересчур молчаливой, меланхоличной. О Павле Карловиче они сказали всего несколько слов. Похоронили на Ваганьковском. Хоронила вся Москва, с алыми флагами. Гроб везли на орудийном лафете. Было очень холодно. Очень... Он был солдатом революции, и похоронили его как солдата.
И,
— Как долго, Валериан, добирались вы до Москвы?
— Всего каких-нибудь двенадцать дней.
— Ваше впечатление?
— Первое впечатление не всегда бывает верным. Знаю одно: в этом году Центральная Россия отправила дехканам в Туркестан тридцать три эшелона с мануфактурой, сахаром, металлическими изделиями, лесным материалом. Большая помощь. Значит, можем помогать, и дела не так уж плохи.
— Согласна. Особенно если учесть то обстоятельство, что мы отдаем последнее, а московские рабочие сидят положив зубы на полку. Чем я, по-вашему, должна кормить голодных детей рабочих?! Мы залезли в такой экономический кризис, из которого вряд ли выберемся.
Валериан Владимирович пытался отшутиться:
— Все это, Варвара Николаевна, местничество. Нам в Бухаре часто кажется, что если не накормить дехкан, то вся текстильная промышленность замрет навсегда.
Но Яковлева не сдавалась:
— Вы оторвались от центра и, как вижу, еще не разобрались в том, что тут происходит. Легче всего произносить красивые лозунги, а республика на краю гибели. Конец гражданской войне! Сплошные восторги. Красной Армии слава, слава! Михаилу Фрунзе слава! Тухачевскому слава! Куйбышеву тоже слава. А то, что мы одержали пиррову победу, никто замечать не хочет.
Разговор начинал принимать серьезный оборот, и Валериан Владимирович спросил без налета иронии:
— Ну а что тут происходит? Может быть, я в самом деле оторвался от событий?
Только теперь он заметил, как она изменилась с той поры. Остренькое личико, и глаза словно бы мертвые. Но волосы по-прежнему пышные, роскошные, хотя и они вроде бы потускнели. Сколько ей? Она старше Куйбышева лет на пять.
Ее ставят во главе Московского комитета партии. Головная организация, партийный руководитель большого масштаба...
— Так что же все-таки здесь происходит? — переспросил он.
— Я тебе объясню, что происходит, — подал голос Бубнов. — В партии разброд.
— Первый раз слышу! В чем его смысл?
— Мы не можем выработать единого партийного мнения по вопросу о профсоюзах.
— Это так важно? Почему о профсоюзах?
— Профсоюзы переживают тяжелый кризис, находятся на грани гибели вследствие неопределенности стоящих перед ними задач в области производства.
— Так, так! Что-то новенькое. А я по наивности считал, будто перед профсоюзами стоит вполне определенная задача: помочь партии наладить разрушенное войнами производство. Все-таки семь лет Расея-матушка воевала!
— Можешь иронизировать сколько угодно — все эти прописные истины утратили смысл. Если хочешь знать, произошло перерождение руководства партии, демократию зажали, отошли от принципов демократического централизма. Потому-то мы, «децисты»,
— Короче говоря, вы хотели бы отделить профсоюзы от партии?
— Считай так. Главные функции в решении государственной политики, власть нужно передать профсоюзам. Чтоб в Президиум ВСНХ и в его коллегии, отделы и главки на руководящие посты профсоюзы ставили своих людей. В конце концов мы ведь государство рабочих!
— Вот теперь все понял: вы хотите передать управление отраслями промышленности массе беспартийных рабочих, отстранив от этого дела партию?
— Мы хотим отделить диктатуру пролетариата от диктатуры отдельных руководителей партии.
Валериан Владимирович слушал Бубнова с удивлением. Что с ним творится?! Какая каша в голове у этого человека! А ведь не так уж давно он был в политических вопросах непререкаемым авторитетом для Куйбышева. Вот уж действительно перерождение. Он мог бы сразу опровергнуть все доводы Бубнова, но решил не торопиться, выслушать. Друг угодил в трясину... Другу нужно помочь. Бережно, доказательно. Куйбышев начинал понимать, откуда ветер дует, а потому с невинным видом спросил:
— Когда ты говоришь о подмене диктатуры пролетариата диктатурой отдельных руководителей, то, как понимаю, имеешь в виду прежде всего Троцкого?
Бубнов удивленно вскинул брови:
— Троцкого? Почему именно Троцкого?
— По фронтовому опыту знаю, как он всякий раз пытался подменить своей особой Совет Труда и Обороны, Реввоенсовет Республики, всю Советскую власть и все командование фронтов. Очень даже не уважает коллегиальность — ни широкую, ни узкую. А чуть неокрепшие бойцы дрогнули — вместо воспитательной работы сразу децимация: расстрелять каждого десятого! Ну после таких методов обычно начиналось повальное дезертирство. А давно ли Троцкий ломал копья за «режим диктатуры партии»? Хорошо, что Ильич его осадил.
— Положим, в вопросе о профсоюзах Троцкий нас поддерживает! — горячо возразил Бубнов.
Валериан Владимирович поглядел на него с усмешкой:
— Это не Троцкий вас поддерживает, а вы его поддерживаете! Всю эту кутерьму с профсоюзами затеял Троцкий. Затеял, используя наши трудности, экономические и всяческие. Вопрос о профсоюзах надуманный, искусственный. Троцкий прекрасно знает о том, что рабочий класс качественно ухудшился, растворился в массе непролетарских элементов, которые легко поддаются влиянию мелкобуржуазной стихии. А мелкобуржуазная стихия и есть та лужа, в которой вылупился головастик Троцкий. Думаешь, я не знаком с его платформой, которую он выдвинул недавно на заседании коммунистической фракции на Всероссийской конференции профсоюзов? Успел познакомиться, так как всегда пристально слежу за ним, чувствуя его антипартийную натуру. И недавнюю брошюрку его читал. Объясни, пожалуйста, вот что: Троцкий требует перетряхнуть руководство профсоюзов, «встряхнуть союз так, чтобы посыпались остатки». Можешь перевести на нормальный язык: «...чтобы посыпались остатки»? Какие остатки, куда посыпались?