С субботы на воскресенье

Черненок Михаил Яковлевич

Бирюков быстро написал Голубеву, молчаливо слушавшему допрос: «Срочно привези сюда Светлану Березову. Надо, чтобы заговорил Костырев». Голубев прочитал записку и вышел. Остроумов сидел в прежней позе.

— Как Айрапетов оказался соучастником? — спросил его Антон.

— У нас не было времени вести толковище.

— Зачем в изоляторе Мохову писали?

— Надо ж было предупредить Павлушу. Думал, хоть раз в жизни повезет.

— Откуда вам стало известно, что магазин обворовал Мохов?

— В воскресенье утречком он приходил ко мне, предлагал за полцены

новенькие шмотки. Клянусь, я послал его к… куда следует. Павлуша заегозил, мол, даже Игорь Владимирович взял у него на таких условиях золотые часики и что, если не верю, могу вечером в «Космосе» встретиться с Айрапетовым, который будет там справлять день рождения. Я, конечно же, пошел. Только не затем, чтобы советоваться, покупать или не покупать ворованные тряпки. Хотел предупредить Игоря Владимировича, чтобы он не пачкался с Моховым. Когда намекнул ему о часиках, Игорь Владимирович засмеялся, сказал, что это фантазия Мохова. А вчера вот телефонный звоночек Айрапетова ко мне подтвердил Павлушины слова. Ой, влипли ребятки, ой, влипли…

— Жить только по-человечески начали…

— Не надо об моей жизни говорить! — почти выкрикнул Остроумов и так стиснул зубы, что на скулах вздулись крупные желваки.

Оформив протокол допроса, Бирюков вызвал конвойного. Остроумов ушел, низко опустив голову и заложив за спину руки. Антон посмотрел на Стукова:

— Вот вам и Айрапетов…

— Не спеши с выводами, — спокойно сказал Степан Степанович.

— Считаете, невиновный выложит ни за что ни про что такую сумму денег?

— Это, Антоша, еще надо доказать, что Айрапетов действительно давал Остроумову деньги. Рецидивисту-неудачнику безоговорочно верить нельзя…

20. Очная ставка

Светлана Березова вошла в кабинет решительно. Лоб ее был забинтован, и повязку, насколько возможно, прикрывали пушистые каштановые волосы.

— Не досмотрели, Света, мы за вами, — словно извиняясь, сказал Антон.

— Ничего страшного не произошло, — ответила Березова. — Сама, разиня, виновата: слишком задумалась и очнулась только тогда, когда сумочку из рук вырвали. Кстати, один из хулиганов вместе со мной лбом по асфальту проехал, надолго запомнит…

— В лицо его видели?

— Нет, он убегал, а я все-таки подножкой достала. По всей вероятности, Генкой звать. Когда за ним бросилась вдогонку, один из мальчиков крикнул: «Рви, Генка!» Его счастье, что я на столб наткнулась.

Вспомнив разговорчивую соседку Айрапетова Веру Павловну и ее «неизвестно в кого уродившегося внука», Антон переглянулся со Степаном Степановичем и опять спросил Березову:

— Как себя чувствуете? Голова сильно болит?

— Ни капельки! И вообще наделали много шума из ничего, — с обычным темпераментом заговорила Светлана. — Это все тот врач из «Скорой помощи»! То ему показалось, что у меня ушиб мозга, то сотрясение… Как будто мой мозг на честном слове держится. Чуть в психбольницу не упек. Идиотизм какой-то… Вы тоже решили проверить, не рехнулась ли я?

— У нас, Света, другие заботы, нежели у врачей, — Бирюков усадил Березову возле

стола. — Помогите уговорить Костырева, чтобы он рассказал содержание того письма, конверт которого вы нашли у него дома.

— Я могу увидеться с Федей?

— Нет, свиданья с ним сейчас запрещены. Но если напишите ему записку, я передам.

— О чем писать?

— Чтобы Федор говорил правду и не брал на себя чужую вину. Можете от себя что-то добавить. Согласны?

— Вы еще спрашиваете! Давайте бумагу и ручку.

Через несколько минут Светлана подала Бирюкову размашисто исписанный листок. Смущенно спросила:

— Так можно?..

«Федя! Тебя грязно и подло обманули. Моя мама ничего тебе не писала. Зачем ты связался с подлецом Моховым? Неужели не знаешь его? И вообще! Стань опять Человеком, прошу! Солнышко, не сердись на меня. Я ни в чем перед тобой не виновата. Клянусь всеми святыми. Я люблю тебя. Ты слышишь, солнышко? Люблю!!!» — прочитал Антон и утвердительно кивнул.

Не откладывая дело в долгий ящик, Бирюков поехал в следственный изолятор. Федор Костырев на этот раз выглядел мрачнее тучи. Он с недоверием взял переданную ему записку. Долго читал ее и перечитывал. Потом исподлобья глянул на Бирюкова, с натянутой усмешкой спросил:

— По своей воле Светлана написала или под вашим нажимом?

— Мы, Федор, запрещенных способов не применяем, — ответил Антон.

— А можно мне встретиться с ней?

— К сожалению, пока нельзя.

— Почему?

— Из-за своего упрямства вы оказались в числе подозреваемых, а всяческие контакты с подозреваемыми запрещены до выяснения истины.

Костырев уперся ладонями в колени и опустил голову. Нервно покусывая губы, задумался. Наконец сказал:

— Задавайте вопросы, буду говорить правду.

— От кого пришли вам письма и что в них было? — спросил Бирюков.

Федор поморщился, однако заговорил спокойно, рассудительно:

— От кого — не знаю… Получил их враз оба. Первым прочитал то, у которого конверт был подписан Светланкиной рукой. И чуть не обалдел — это было письмо к московскому инженеру. Подумалось, что Светланка перепутала письма и отправила не тому, кому надо.

— Вы разве не заметили, что адрес на конверте написан поддельным почерком?

— Ничего не заметил… Да такое мне и в голову даже не могло прийти…

— Ну, а второе письмо?

— Оно было написано незнакомым почерком, буквы влево наклонены. С первых строчек понял: пишет Нина Михайловна — Светланкина мама. Разделала она меня, как бог черепаху, а под конец просила оставить ее дочь в покое. Дескать, Светланка любит образованного красивого парня, а со мной, недоучкой, встречается из жалости, — Костырев усмехнулся. — Вы можете подумать: «Здоровый, как бык, а раскис, словно девочка». Смешно, конечно… Теперь понимаю, а тогда все вверх дном перевернулось. У нас со Светланкой были самые чистые отношения, я на нее молиться был готов, и вдруг такая грязь… Короче, чтобы понять мое состояние в то время, надо самому такое пережить. Несколько ночей подряд заснуть не мог, думал, рассудком свихнусь.