С тобой навсегда

Ковалева Татьяна

«Неужели забрали бы, если б забирался?»

Подруги уходят первыми. За ними спускаюсь и я. Вызываю от вахтера такси.

Через четверть часа называю таксисту адрес.

— Где это? — не знает он.

— Район новостроек...

— Сейчас всюду новостройки, — роняет он и довольно резко трогается с места.

Водитель, оказывается, отлично знает,

«где это», но почему-то ему захотелось покапризничать. Наверное, ему жаль мучить машину на ухабах. Другого объяснения я не нахожу.

Минут через сорок мы на месте. Я расплачиваюсь, поднимаюсь на шестой этаж. Нажимаю на кнопку звонка.

Некоторое время за дверью тихо. Я уже начинаю подумывать, не ушел ли Петер Фолькер еще вчера. В таком случае я напрасно сюда приехала.

Но тут замок щелкает, дверь отворяется.

Петер Фолькер вопросительно смотрит на меня. Наконец узнает (я в другом наряде сейчас). В глазах его что-то неуловимо меняется: он видит во мне уже не только хозяйку квартиры (хотя никакая я не хозяйка!), но и женщину. Я угадываю по его глазам — он видит во мне интересную женщину.

Петер Фолькер склоняется слегка и делает осторожный приглашающий жест рукой.

Я вхожу и без всяких обиняков заговариваю с ним по-немецки:

— Это ваше полное имя — Петер Фолькер... А какое основное? Как называют вас друзья?

— Можете звать меня Петер, — вижу, бровь его удивленно ползет вверх; после вчерашнего вечера пантомимы и клоунады он совсем не рассчитывал услышать что-либо членораздельное и понятное ему. — А как — вас?

— Хорошо, Петер! А меня зовут Люба. Или Любаша — как вам больше нравится! — я улыбаюсь ему; я, конечно, не вижу, как выглядит моя улыбка со стороны, но мне хотелось бы, чтобы улыбка получилась солнечной: этот Петер очень симпатичный, и вполне понятно мое желание понравиться ему.

— Любаша — красивое имя! — кивает Петер.

Он, кажется, несколько смущен.

Я снимаю косынку, вешаю на крючок:

— Что же мы стоим в прихожей? Я принесла вам завтрак. Вы, конечно же, хотите есть.

— Да. Я бы не отказался... — он улыбается мне в ответ. — Честно говоря, я собирался уходить. Чужая квартира... Но не знал, как быть с ключом.

— Уходить? — я взглядываю на его левое бедро. — А как ваша нога? В порядке?

— Немного болит, — он морщится. — Но можно терпеть. Можно даже ходить не хромая.

Я включаю духовку (какое это, вероятно, убожество в его глазах!), выкладываю на противень несколько бутербродов с сыром и ветчиной. Ставлю на огонь чайник.

Петер с интересом глядит на меня, возвышается посреди кухни. Сегодня

я замечаю, что он высок. Да, когда он стоит, он очень высок.

— Садитесь, пожалуйста, Петер.

Он послушно садится на табурет.

— Простите... Наверное, мне все-таки следовало уйти, оставив ключ под ковриком. Я доставляю вам лишние хлопоты.

— Ничуть. Вы как будто озадачены чем-то. Да?

— Немного... вчера вечером вы не говорили по-немецки.

Я оборачиваюсь:

— Да, не говорила. Точнее, не хотела говорить по-немецки при этом человеке.

— Он не ваш муж?

— Нет, Боже упаси!

Петер вздыхает — как бы с облегчением:

— Знание немецкого — это ваша тайна?

Я пожимаю плечами:

— Пожалуй, не для всех. Моя мама — из семьи советских немцев. Я не афиширую это.

Лицо Петера становится напряженным. Он не понимает чего-то важного.

А я круто меняю тему разговора:

— Хочу, чтобы была ясность, Петер. К великому сожалению, это мы вчера сбили вас.

— Вы? — он на миг задумывается. — А мне показалось вчера... Эти странные объяснения вашего друга.

— Вы неправильно поняли его, — выкручиваюсь я. — Он просто дурачился. Он шутник по природе.

Петер глядит на меня тепло:

— Хорошо, что все обошлось. Представляю, скольких страхов вы натерпелись!

— Да, было! — я вспоминаю, как обливалась над ним слезами. — А можно спросить вас? Что вы делали в том районе в столь поздний час?

— О, здесь нет тайны! — Петер оживляется. — Я по профессии врач. Раньше некоторое время занимался гипнозом. И русские друзья попросили меня полечить одну женщину. Мы приехали к ней, я провел сеанс. Потом ужинали. Задержался немного.

Я удивлена:

— Они не предложили вас проводить?

— Предложили, конечно! И даже очень настаивали. Но я сам отказался. Не хотел утруждать людей. К тому же люблю ходить один по незнакомым городам. Чувствуешь себя первооткрывателем. Есть в этом что-то волнующее.

— Есть, конечно... Вы — лирик. Однако все могло очень худо обернуться!

— Не обернулось же! — возражает Петер. — Даже наоборот...

Я не уточняю, что он имеет в виду, говоря «наоборот», но, кажется, догадываюсь. Об этом нетрудно догадаться, если видеть, с каким удовольствием Петер глядит сейчас на меня.