С точки зрения Карфагена: Финикийцы и Карфаген
Шрифт:
Перечислять все новшества и достижения обитателей Нового Города нет смысла — они проявили свои таланты в самых разных областях, от архитектуры и металлургии, до экономики, сельского хозяйства и, прежде всего, мореплавания, навигации и географии, развивая и углубляя финикийский опыт.
Существует конспирологическая теория о том, будто карфагеняне оказались первыми представителями Старого Света посетившими Америку, но никаких убедительных доказательств этому на сегодняшний день не обнаружено. Впрочем, уровень кораблестроительных технологий Карфагена вполне позволял совершать плавания на сверхдальние расстояния и гипотетически пересекать
Впрочем, оставим фантазии в стороне и вернемся к проблемам насущным. А именно к 654 году до н.э., когда Карфаген начал расширение своих границ за пределы Африки и основал колонию Ибица (пунийское — Ибоссим) на Питиусских островах — основной форпост на пути фокейцев, положивших глаз на богатства западного Средиземноморья...
* * *
Высадку пунийцев на Ибицу можно трактовать как первый всплеск имперского самосознания Карфагена, хотя колонисты вряд ли думали о чем-то подобном — их цели были сугубо прагматическими и утилитарными. Небольшое поселение финикийцев существовало там и раньше, о чем свидетельствует в главе 3 своей «Истории» Страбон. Он же отмечает, что местное население Ибицы в древности было миролюбивым, пускай и отлично владело пращой, а с одеждой ранее ходивших голышом туземцев познакомили финикийцы.
В случае с Ибицей мы видим очевидную разницу подходов к вопросу использования заморской территории архаичных «восточных» финикиян-тирийцев и выходцев из Карфагена. Для первых Ибица являлась традиционной «точкой подскока» на пути в Иберию-Испанию и обратно, с крошечной крепостишкой, складами и простенькой ремонтной базой для идущих транзитом кораблей. Карфагеняне же решили устраиваться здесь капитально, приняв под свое покровительство сородичей, чьи интересы постепенно начали воспринимать как свои собственные.
Питиусские и Балеарские острова запирают выход к Мелькартовым столпам, Гибралтару, а значит и к Атлантическому океану. Атлантика — это прямая дорога к западной Африке, западному и северному побережьям Иберии и к Британским островам, то есть к редким и ценным металлам.
Военно-морская база в Ибице позволит взять под пристальный надзор ключевую торговую трассу западнее Сицилийского пролива. С учетом контроля над таковым, получается уже двойной «фильтр», позволяющий сохранить транспортную и сырьевую монополию. Заодно можно присматривать за вольными финикийскими поселениями на юге Иберии, перед Андалузскими горами — мало ли, что случится? Вдобавок, Ибица — удобнейший плацдарм для возможного наступления на как на собственно Иберию, так и на финикийский Гадир, ревностно оберегавший свою независимость, а точнее монополию на торговлю металлами.
Основополагающий принцип — не допускать чужаков за Мелькартовы столпы. Это сфера исключительных интересов Карфагена. Священный базис. Фундамент.
Так размышляют и действуют только строители империй, пусть даже на первых этапах и неосознанно. С занятием Ибицы Карфаген впервые выходит на международную политическую арену как самостоятельный игрок.
Всего через половину столетия в заливе Лакедон причалит фокеец Простис и начнет возводить Массилию.
* * *
Финикийцы западной части Средиземноморья не представляли из себя единого и сплоченного сообщества, частенько враждовали промеж собой по экономическим мотивам,
Предположим, потопил ты два греческих корабля перекупивших в Иберии груз серебра за сущие гроши (Демпинг! Какая наглость! Какое бесстыдство!), но следующим годом прибудут уже пять кораблей. А еще через год — десять! Помощи у соседей из близлежащего финикийского городка не допросишься, у них ровно те же самые проблемы. Обращаться в метрополию, в Тир, бессмысленно — войны в Передней Азии не прекращаются, на смену ассирийцам пришли не менее свирепые вавилоняне, от былой Финикии осталась лишь бледная немощная тень.
Хочешь не хочешь, а защитить давно освоенные рынки не получается. Надо как-то приспосабливаться. К примеру, играть довольно унизительную роль посредников, имея с этого хоть какой-то мизерный гешефт.
Куда податься бедному финикиянину, которого на глазах всего света белого грабят жуликоватые греческие нувориши?! К кому идти за утешением?
Никто и близко не подозревал, что час возмездия грянет в среднесрочной перспективе и владельцы отощавших кошельков начнут злорадно потирать руки, взирая на унижение былых соперников. Карфагенское правительство справедливо рассудило, что опорой его притязаний на господство в регионе могут стать ближайшие кровные родственники, которым следовало бы побыстрее усвоить фундаментальную истину: лучше признать владычество таких же потомков выходцев из Тира, чем терпеть нахальных и агрессивных греков!
Подъему Карфагена как империи способствовали цивилизационная идентичность с иными финикийскими колониями, единство языка, религии и тысячелетних традиций. Империя как принцип и форма государственного строительства становится единственным адекватным ответом вызову, брошенному греками — иначе не выживешь.
Не надо списывать со счетов и нарастающее технологическое превосходство пунийцев — от развитого искусства фортификации, до возможности стремительно восстановить или нарастить численность флота путем конвейерно-стапельной сборки. Войны обычно выигрывает тот, кто владеет более современным и эффективным оружием — что было наглядно доказано бесславным финалом Бронзового века...
* * *
Общеизвестно, что гладко всё бывает только на бумаге — в нашем случае, на папирусе. Невозможно щелкнуть пальцами, провозгласить «Хочу создать империю!», и у тебя тотчас появится собственное Нововавилонское царство (о котором мы еще кратко расскажем ниже, в связи с очередными громкими событиями в угасающей финикийской метрополии).
Фокейцы являлись лишь катализатором предстоящих невероятных изменений в облике и истории Средиземноморья, тогда считавшегося центром обитаемой вселенной
Ведущим фактором, оказывающим воздействие на глобальные политические процессы региона оставалась Иберия. А точнее, взаимоотношения не раз упоминавшегося нами Тартесса с греками и экономические последствия этих связей.
Если еще лет двести-триста назад на этом поле было всего два игрока — финикийцы с центром в Гадире и собственно тартесситы, — то после 600 года до н.э. участников гонки за металлами существенно прибавилось. К импортеру-монополисту и владельцу транспортной сети (опять же единственному) присоединились фокейцы, плюс выходцы из других городов-государств Греции, итальянские этруски, и, конечно же, карфагеняне, стремившиеся не упустить свой кусок пирога.