С точки зрения реализма
Шрифт:
— Простите, сколько я вам должен за визит?
— По силе возможности, — сказал Никанор Трофимович и отвернулся.
Грошев достал из кармана заранее приготовленные три десятки и положил на стол. Но, заметив, что Никанор Трофимович краешком глаза неодобрительно следит за ним, подумал: «Мало», — и прибавил еще две. Травник ловко локтем смахнул деньги в полуоткрытый ящик стола и удовлетворенно сказал:
— До свиданьица!
На веранде дачи стояла тетя Даша, спутница краснощекой красавицы, без пальто, простоволосая, и кричала вслед быстро удаляющейся молодой женщине:
— Дуська, вернись!.. Вернись, тебе говорят!
Та махнула рукой, засмеялась.
— Не пойду! Стыдно!
— Ду-ра!..
«Нет,
А через неделю Евгений Петрович сидел в приемной одной из столичных клиник и ожидал приема у знаменитого профессора. Перелистывая журналы, лежавшие на столе, он пощупал пакетик с травой, который захватил показать профессору, и вдруг увидел, как из дверей профессорского кабинета вышел… сам травник Никанор Трофимович. Несомненно, это был он: его борода, сюртучок, щуплая фигурка. Вышел и, ни на кого не глядя, проследовал вниз по лестнице — в гардероб.
Евгений Петрович не мог усидеть на месте. Он вскочил и помчался следом за старичком. Травник, кряхтя, надавил шубу. Инженер подошел к нему, сказал с вызовом:
— Здравствуйте, Никанор Трофимович!
Хитрые подслеповатые глазки заюлили по сторонам.
— Обознались! — произнес Никанор Трофимович ядовито и, не очень вежливо толкнув Евгения Петровича сухоньким плечиком, попросил: — Позвольте пройти, гражданин!
…Профессор, крупный мужчина со строгим бритым лицом и внимательными глазами, выслушав Евгения Петровича, сказал:
— Любопытная история! Он у меня в первый раз. — Профессор взял со стола карточку. — Между прочим, он ваш коллега: тоже застарелый катар желудка. Покажите, что он вам дал… Так!.. Эту травку, многоуважаемый, вы можете купить в любой аптеке, стоит полтинник!.. Вреда от нее не будет!
— А польза?
Профессор улыбнулся, но сразу же стал серьезным.
— Я траволечения не отрицаю, но и травы тоже надо с толком прописывать. Вообще давно пора под это дело подвести научную базу, чтобы всякие жулики не могли людям головы дурачить… Но это длинный разговор. Ну-с, рассказывайте про себя… Все, подробно, последовательно!..
Вечером Евгений Петрович вспомнил о встрече с травником и весь кипел от негодования. Каков гусь! Сидит, как паук, у себя в поселке и ловит в свои сети легковерных. Все приносит ему доход: и пережитки прошлого, и остатки суеверий. Но ведь в сети его попадают и серьезно больные люди, несут трудовые свои гроши — только спаси, вылечи! Ему верят, на него рассчитывают! И он дает им травку, от которой «вреда не будет»! А сам небось бегает лечиться к профессору!.. Нет, нет, таких пауков надо беспощадно выметать из всех темных уголков. Он, Грошев, завтра же поедет в поселок, явится в поселковый совет и разоблачит этого бородатого мошенника, добьется того, чтобы ему запретили заниматься лечением. Это его, Грошева, общественный, гражданский долг!
Но завтра в поселок поехать не удалось: помешало какое-то заседание. Грошев решил: «Поеду на той неделе». И… потекли одна неделя за другой…
Сначала Грошев мысленно говорил себе: «Надо, надо поехать разоблачить травника».
Потом повелительная форма сменилась вопросительной: «Когда же я поеду разоблачать травника?!»
А потом Евгений Петрович, тревожа свою совесть, мысленно стал говорить самому себе уже в прошедшем времени: «Так я и не поехал разоблачать травника!»
Потом он совсем забыл о своей поездке к целителю и о встрече с ним в клинике, как вдруг — когда уже пришла весна и липы на улицах города пышно зазеленели — он опять встретил на улице Семена Васильевича Столбунова.
Худрук «Забавной игрушки» сменил бурки и ватное полупальто на светлую шляпу и пижонский демисезон, но был такой же: шумный, крикливый и напористый. Сразу же
— Слушай, Семен, — сказал ему Грошев, — а ведь твой кудесник, любимец богов, травник этот, оказался жулик…
— Еще какой! — восторженно подхватил Столбунов. — Стопроцентный. Да достаточно было взглянуть на его рожу — разбойничья же рожа. Бородища — по пояс, глазки свинячьи. Тьфу!.. Он, брат, уже того, разоблачен и низринут.
— Кто же его разоблачил? — поразился Грошев.
— Народ разоблачил, пациенты. Ведь он что делал? Он не только прием дома вел, он еще, оказывается, скотина, подружился с одним болваном — заведующим почтой — и с его помощью списывал себе в книжечку обратные адреса людей, которые письма присылали в наш поселок.
Грошев удивился:
— Зачем он это делал?
— А он по этим адресам рассылал потом свои проспекты. И так вступал с людьми в переписку по всей страде. Ловко? По сто рублей брал за каждую посылку с травкой — наложным платежом. И всем ото всех болезней посылал одну и ту же травку. Чуешь?! Сейчас эти сотняжки назад рассылают… пострадавшим. Но, между прочим, эта переписка его как раз и погубила. Люди стали писать в министерство, в редакции, всюду. А больше всех его подсек один пастушок колхозный, откуда-то из Заволжья. Он получил обращение травника, да и бухнул письмо прямо в министерство здравоохранения. Так, мол, и так, травник просит с меня сто рублей за излечение сестры-девочки. «Я, пишет, готов ему заплатить, но напиши, товарищ министерство: научный ли это травник, можно ли ему верить?» Ну, и пошла писать комиссия!.. Меня тоже таскали… за то, что я его, подлеца, рекламу раздавал знакомым!.. Но установили, что корысти не было, и отпустили с миром… Прокурор сказал: «Общественное порицание вам объявляю, гражданин Столбунов». Вот, брат, какие дела!
— Общественное порицание ты действительно заработал, — сказал Грошев. — И я хочу с тобой серьезно поговорить, Семен!
— О чем?
— О тебе!
На красном лице Столбунова появилось удивленное выражение, которое вдруг сменилось широчайшей и сладчайшей улыбкой: у памятника Тимирязеву стояла, посматривая по сторонам, пышная блондинка.
— Пришла! — тихо сказал Столбунов. — Будь здоров, до следующего раза!
И поспешил навстречу влюбленной шляпнице.
Евгений Петрович медленно пошел вверх по бульвару, к Пушкинской площади. То, что он услышал от Столбунова про травника, радовало Грошева, но совесть его была уязвлена: ведь паука-то вымели без его помощи. А если бы он, Грошев, тогда еще, сразу же после встречи в клинике, поехал в поселок, жулик травник был бы разоблачен гораздо раньше, меньше было бы у кого-то огорчений, разбитых надежд, может быть, даже слез.
«Все моя общественная инертность, загораюсь и быстро остываю, не довожу начатого дела до конца», — ругал себя Евгений Петрович. Он был очень недоволен собой, и это неприятное чувство долго не покидало его.
1952
ДОЗРЕЛ!
Дом был деревянный, облезлый и очень густо заселенный. Стоял он на тихой окраинной улице. Жили в доме разные люди, но все как один считали, что Петр Крюков, бывший проводник жестких вагонов, уволенный за какие-то темные делишки (он занимал комнату на втором этаже), пьяница и дебошир, которому «не сносить головы».