Сад лжи. Книга первая

Гудж Эйлин

— Примите мои соболезнования, — произнес он.

И все. Пожалуй, он чуть дольше положенного задержал ладонь Рэйчел в своей, в то время как его темные глаза ни на миг не отрывались от ее лица. Никос явно давал понять Сильвии, что пришел лишь выразить свои соболезнования.

Когда большинство приехавших разошлись по своим машинам, Никос на какое-то время задержался возле Сильвии.

— Твоего мужа обожали все, — сказал он прочувствованно, и его слова белым облачком повисли в холодном воздухе.

Он проводил ее до машины, тяжело ступая по смерзшемуся

снегу, на котором его ботинки оставляли глубокие следы.

— Да, — ответила Сильвия, — у него действительно было много друзей. Он был… щедрым человеком.

— Мне это известно лучше многих других, — согласился Никос.

— Тебе? — удивилась она и даже остановилась в недоумении.

Однако смуглое лицо со всеми его морщинами — да, теперь при свете дня сеть мелких морщинок была хорошо видна — выражало одно только восхищение.

— Послушай, — начал он, медленно шагая рядом с ней по узкой дорожке, своего рода тропинке среди леса могильных надгробий, — я должен кое-что тебе рассказать. Теперь это никому не причинит вреда. И, может быть, даже в чем-то тебя утешит…

У Сильвии снова закружилась голова, и ей пришлось схватить Никоса за руку.

— „Утешит"? — задыхаясь, проговорила она. — Что может меня теперь утешить, когда его не стало?

— Хорошо, можем поговорить тогда в другое время, — предложил Никос.

— Нет. Рассказывай.

— Он знал, — негромко произнес Никос. — Про нас. Про тебя и меня. Много лет назад, когда это случилось и он меня уволил. У нас с ним был разговор. Он сказал, что ни в чем тебя не винит. Он боялся, что ты его бросишь. Старый человек, что он мог тебе предложить, кроме денег…

На миг ею овладело безудержное желание расхохотаться. Но тут же она ощутила такую усталость, такую страшную усталость, что единственным желанием было лечь в снег и закрыть глаза. Бросить Джеральда?! Господи, если бы он знал, на какую страшную вещь она в свое время решилась, чтобы он не бросил ее!..

По ее лицу побежало что-то холодное, и Сильвия поняла: это слезы. С силой прижав пальцы к щекам, она вскрикнула:

— Знал? Ты хочешь сказать, что он знал с самого начала?

— Он дал мне денег, — ответил Никос, понурив голову. — За это я должен был обещать ему, что больше никогда тебя не увижу. Пятьсот долларов. Я истратил их на старый пикап. Это стало началом моего дела. Того, что потом стало называться „Антерос Констракшн".

— „Антерос"? — переспросила Сильвия, все разом поняв. — Да это ведь бог обманутой любви?

— Правильно, — смущенно признался он. — Но я любил тебя, и мне было известно то, чего не знал он. Ну, что ты никогда не оставишь его ради меня или кого-то другого. Вот я и взял от Джеральда деньги, хотя мне до сих пор стыдно.

— Не стыдись. Есть вещи и похуже, чем брать деньги, — ответила Сильвия. „Значительно хуже, чем ты себе представляешь!" — подумала она про себя.

Они проходили под сенью огромного высохшего вяза, и Сильвия вдруг вспомнила выражение, означавшее дурное предзнаменование: „По могиле прошел гусь".

— Я не виделся с ним все эти годы. И только два года назад…

Тогда кто-то мне сказал, что его интересует недвижимость, которую я приобрел, собираясь начать строительство. А мне нужны были средства. Вот я и пошел к нему. Но в основном, думаю, пошел я все-таки не из-за денег, а из-за тщеславия. Мне хотелось покрасоваться перед ним, показать, что его пятьсот долларов принесли приличные дивиденды. Больше всего от той встречи мне, правда, запомнилась фотография в серебряной рамке у него на столе. На ней были ты и твоя дочь. И тогда я понял, кто на самом деле выиграл от нашей давней сделки…

Казалось, наступившая за этим признанием Никоса тишина никогда не кончится. Сильвии было слышно, как скрипят под тяжестью снега ветви старого вяза у них над головами, как трепещут крылышками воробьи, перепархивая с ветки на ветку. Где-то неподалеку фыркали моторы машин, натужно гудел экскаватор. Из-за туч брызнул неожиданно солнечный луч, снег вокруг сделался зеркально ярким, а кусочки слюды, вкрапленные в гранитные надгробия, засверкали, как маленькие бриллианты.

Сильвия молча смотрела на чужие могилы, чувствуя: стоит ей сдвинуться с места, и хрупкий подарок, преподнесенный только что Никосом, может разбиться на мелкие куски. Этим подарком была бесценная возможность, открывшаяся ей, заглянуть в святая святых души человека, которого она любила и который так щедро — незаслуженно щедро! — любил ее.

Теперь и печаль, наполнявшая ее существо, стала утонченно светлой — своего рода произведение искусства. Им можно было любоваться, рассматривая его со всех сторон, удивляясь его хитросплетениям.

„Пожалуй, я могла бы рассказать ему сейчас о Розе, — подумалось ей. — Он бы понял. И простил. Ведь все эти годы…"

Боже, как она ничтожна и как великодушен Джеральд!

…Теперь, сидя в кресле-качалке и гладя волосы дочери, положившей голову ей на колени, прямо на рубашку Джеральда, она не могла не думать о том, как люди бывают благодарны за малейшее участие, когда мир начинает разваливаться на куски. Облегчение в этом случае приносит чуткое прикосновение. Доброе слово. Прощение.

Да, Джеральд ушел из жизни. Ее дорогой Джеральд. Ей больше никогда не услышать его шагов на лестнице. Из его кабинета не донесется до нее музыка Пуччини. Подстригая розы в саду, она, подняв глаза, не увидит его улыбающегося лица на верхней террасе. А вечером, когда в доме все стихнет, никто не зайдет к ней, чтобы прочитать вслух из понравившейся ему книги.

Но у нее оставалась ее дочь. Ее Рэйчел. И сейчас Рэйчел охвачена глубокой грустью.

— Мама, — сказала Рэйчел, — я много об этом думала… Только ты не огорчайся. Пока просто думала,ничего больше. Так вот, мне хотелось бы присоединиться к Кэй во Вьетнаме. Там так нужны врачи… В общем, думаю, что мне это нужно, пожалуй, не меньше. Чтобы от всего… отключиться. Но если ты, мама, хочешь, чтобы я осталась с тобой, если ты во мне нуждаешься, я не поеду. Папа, я знаю, наверняка хотел бы, чтобы я осталась и присматривала за тобой.