Сад лжи. Книга первая
Шрифт:
И тут с ним что-то произошло. Словно к его глазам поднесли увеличительное стекло, через которое он смогувидеть, как можно, оказывается, любить женщину столь сильно, чтобы быть готовым за нее умереть.
Как он завидовал этому незнакомому парню!
— Это то, что я испытываю по отношению к дочке, — ответил Макс. — Когда мы привезли ее из родильного дома, я встал над ее кроваткой и отчетливо подумал: „Да, вполне нормальный человек может быть способен на убийство. Если кто-нибудь попытается обидеть мою Мэнди, я, не задумываясь,
— Ей повезло, что у нее есть вы. — Роза замолчала, и на какое-то мгновение в машине не было слышно ничего, кроме высокого тонкого звука двигателя. — Я никогда не знала своего отца. И матери тоже. Она умерла в больнице во время пожара в ту ночь, когда я родилась. Хорошенький сюжет для кино, правда?
В ее голосе звучала горечь.
— Простите, Роза.
— Да не за что. Я ведь ничего из этой жуткой истории сама не помню. Все это мне рассказали потом. Как меня спасала одна из медсестер, завернув в мокрое одеяло. И как меня пришла забирать бабушка, потому что отец тогда был в плавании. И она подумала, что произошло какое-то недоразумение. Дело в том, что я не похожа ни на одну из своих сестер, да и на родителей тоже. Но в родильном отделении я оставалась последней — всех других детей к тому времени уже разобрали. Вы думаете, моя мать захотела бы меня взять, если бы осталась жива? — Роза зажала рот ладонью. — Господи, неужели я вас спросила? Просто невероятно, что я делюсь с вами такими вещами.
— Об этом не беспокойтесь. Я умею слушать. Продолжайте.
— Остальное уже не интересно. И слушать это вам будет скучно. — После этих слов губы молодой женщины сжались еще плотнее. — Как-то я видела старый фильм про Тарзана, и там был кадр, где Джонни Вайсмюллер увязает в зыбучем песке. Вообще-то, кажется, он и в других картинах это делал. Неважно, пусть речь идет об избитом трюке, но мне было хорошо знакомо то, что он в тот раз испытывал. Я хорошо знаю, что такое очутиться в западне, когда тебя засасывает все глубже и глубже, — и чем сильнее ты пытаешься вырваться, тем безнадежнее твое положение.
Стрелка спидометра перешла между тем за восемьдесят пять и сейчас колебалась уже возле отметки девяносто. Шум мотора походил теперь на дребезжащий жалобный писк.
— Вам знакомо это чувство? — громко спросила Роза.
— Да, знакомо, — ответил Макс, подумав о Бернис и испытывая своего рода злорадство при мысли о том, как бы та отнеслась к его „очередной эспакаде". — Роза, — попросил он, — думаю, пора уже сбавить скорость.
— А как же наш эксперимент по делу Квента Йоргенсена?
— Думаю, если мы разобьемся, то это в конечном счете поможет ему выиграть иск. Однако я не рекомендовал бы поступать подобным образом.
— Но разве вам не хотелось бы попытаться выяснить…
Тело Розы неожиданно напряглось. Руки что есть силы вцепились в сверкающий красный руль, она подалась вперед. Макс с ужасом заметил, как побелели костяшки ее пальцев.
— Что случилось? — выдохнул он, чувствуя, что кожа, сжавшись, обтянула скулы и подбородок.
— Пресвятая Дева Мария! — хрипло бросила Роза. — Его заело. Я ничего не…
Она
И тут Макс увидел. Впереди по ходу движения — поворот. А за ним затор медленно тащившихся машин. Роза сбросила ногу с педали газа и выжала тормоз, переведя двигатель на минимальные обороты. Тело молодой женщины превратилось в одну стальную пружину. Лицо покрылось мертвенной бледностью.
Господи Иисусе! Она в панике! Продолжает жать на тормозную педаль!
В ту же секунду раздался душераздирающий скрежет; завибрировавшую машину наполнил запах жженой резины. „Циклон" качнуло, и, завертевшись волчком, он проскочил два ряда и очутился у обочины. Перед глазами Макса мелькнуло дорожное ограждение и сразу за ним крутой склон. Страх, как мешок с песком, сдавил ему грудь.
— Господи Иису… — сорвавшийся с губ Макса непроизвольный возглас повис в воздухе на мгновение, показавшееся вечностью.
Мгновение, в котором не осталось ничего, кроме низкой белой ограды, — ни прошлого, ни будущего. Ограда, каменистый склон и визг упирающихся шин.
Мелькнувшее перед ним лицо Розы принадлежало, казалось, совсем другой женщине: рот, перекошенный животным криком, расширившиеся от ужаса бездонно-черные глаза.
Толчок бросил Макса на приборный щиток. Он стукнулся лбом о хромированный обод ветрового стекла. Где-то в глубине мозга сверкнула белая вспышка — ему почудилось, что он летит в пропасть.
И уже во время этого „полета" (или это только так показалось?), несмотря на свистящий шум в ушах, он услышал, как Роза выкрикивает имя: „Брайан!"
Потом в голове прояснилось. Роза! Невероятно, с какой силой она навалилась на рулевое колесо, пытаясь с ним справиться. И вот снизу доносится приглушенный шум — похоже, внутри упрямого запорного устройства сработали тумблеры.
И, о чудо, руль в ее руках уже начал поворачиваться!
Роза рывком развернула машину и, съехав на обочину, слава Богу, остановилась…
Макс открыл было рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле. Единственное, что он был в состоянии делать, так это, не отрываясь, смотреть и смотреть на сидящую рядом молодую женщину. Женщину, которая на его глазах превратилась из тихой добропорядочной католички в одержимую, — со спутанными черными космами, разметанными по плечам, с выбившейся из-под пояса юбки блузкой, с лицом, горящим от выброшенного в кровь мощнейшего заряда адреналина. Макс был слишком потрясен, слишком подавлен, чтобы говорить.
— Господи, Роза! Когда вы научились так водить? — выдохнул он наконец, почти задыхаясь.
— Я и сама не знала, что могу! — тоже задыхаясь и с трудом выталкивая слова из груди, ответила она.
В ее глазах стояли слезы безмерного облегчения, которому, казалось, она сама еще не в силах верить. А губы уже растягивались в непроизвольную улыбку.
— Дело в том, что права я получила всего пару месяцев назад…
11