Садок судей

Хлебников Велимир

Маркиза Дэзес

О, боже, ужасы какие! Опять о смерти. Пощадите бедную рабу.

Спутник

Я уже вам сказал, Той звездной ночью, что я искал, Надменный, упорно смерти. Во мне сын высотник, Но сегодня я уже не вижу очертаний неуловимой дичи. Которую я преследовал, вабя и клича, Дамаск вонзая в шею тура, Коварство маск срывая в стенах Порт-Артура, Неутомимый охотник. То было в годы, когда Петербурга острие, как клина Родной земли пронзало длины. Родной земле он делал гроб, весну, замкнув себя под свод порош. И был ужасен

взгляд, шептавший «не Я слышу повелительный мне голос хорош». «смерьте». Просторы? Ужас? Радость? Рок? Не знаю. Единый звук сомкнул распутье двух дорог.

Маркиза Дэзес

Ах, оставьте… вы все про былое! Оставьте! Смотрите, я весела, воскликнуть готова «былое долой», я. Смотрите лучше: вот жена, облеченная в солнце, и только его, Полулежа и полугреясь всей мощью тела своего. Поддерживая глубиной раздвинутого пальца Прекрасное полушарие груди, о взоры, богомольные скитальцы! Чтобы сестра рогатую сестру горячим утолить молоком, Козу с черными рожками и жестким языком. Как сладок и светом пронизанный остер Миг побратимства двух сестер. Миг одной из их двух жажды Сделал мать дочерью, дочь матерью, родством играя дважды. Не сетуйте на мой нескладный образ, Но в этом больше смеха, сударь, а я по-прежнему к вам добра-с.

(Пожимает, смеясь, руку.)

Спутник

Царица, нет — богевна! Твои движения сегодня так напевны.

Маркиза Дэзес (смеясь)

Право! Вот я не знала! Но вставайте скорее с колен. Я подарю вам на память мое покрывало. Но тише, тише, сядем, Мы Все это уладим.

Спутник

Я знаю, что смерьте, кричал мне голос: Ваш золотой и длинный волос!

Маркиза Дэзес

Да. Тише, тише. Слышите, там смеются. Это — Мейер. Сядьте сюда. Передайте мне веер.

Рафаэль

Меня звали? Я надеюсь увидеть Вану Вия и Микель-Анджело!

(В толпе движение)

Кто-то

Вы пьяница? Отчего у вас такой нос? Или посвежело?

Рафаэль

Я не знаю. Италия. Любит вино, огненно-красное света лия.

Распорядитель (к Рафаэлю)

А, да, вино! Да, да! Пришли!

Слуга (заикаясь)

Они изволили, т. е. пришли.

Распорядитель

То есть как пришли? Ты мелешь братец чепуху!

Слуга

Я перед вами как на духу!

Распорядитель

Но это недоразумение! Может быть вы не туда звонили! Или, в самом деле Рафаэля имя шутник присвоил? Или?

Рафаэль (с легким поклоном)

Мне при рождении святыми отцами имя Рафаэля некогда дано.

Распорядитель

Убил! Убил — вино!

(к слуге)

О, олух! олух! ду…

Рафаэль

Я вызвал у вас какой-то переполох, какую-то беду… Я не думал… Я думал встретить Микель-Анджело.

Распорядитель

Ах,

все так посвежело!

(Пожимая руку Рафаэлю)

Ах, я не могу! Я не могу! Здесь путаница вышла. Во всем вините, пожалуйста, слугу. Я убегу

(убегает).

Слуга

Ишь куда повертывает, таковский, дышло…

Зритель

Да, Санцио, живопись им не нужна.

О они кой в чей другом узнали толк:

Строй пушек, готовых жидким, трезвость изгоняя, выстрелить огнем, их хочет полк.

Какого же еще вам надобно рожна?

(Уходит.)

Кто-то

О, Рафаэль вино и Рафаэль другой — улыбка ведем! Ну что же, в путь обратный — едем.

(Рафаэль и незнакомец уходят.)

Рыжий поэт

Я мечте кричу: пари же, Предлагая чайку Шенье, Казненному в тот страшный год в Париже, Когда глаза прочли: чай, кушанье. Подымаясь по лестнице К прелестнице, Говорю: пусть теснится Звезда в реснице. О Тютчев туч! какой загадке, Плывешь один, вверху внемля? Какой таинственной погадка Тебе совы — моя земля?

Слуга

Одни поют, одни поют, И все снуют, и все снуют, Пока дают живой уют.

(Зрители проходят и уходят. Маркиза Дэзее и Спутник в боковой горнице.)

Маркиза Дэзес

То отрок плыл, смеясь черными глазами, И ветки черных усов сливались с звездными лозами. Я, звездный мир зная над собой, была права, И люди были мне березке как болотная трава. Но что это? Переживаем ли мы вновь таинственный потоп? Почувствуй, как жизнь отсутствует, где-то ночуя, И как кто-то другой воскликнул: так хочу я! Люди стоят застыло, в разных ростах, и улыбаясь. Но почему улыбка с скромностью ученицы готова ответить: я из камня и голубая-с. Но почему так беспощадно и без надежды Упали с вдруг оснегизненных тел одежды! Сердце, которому были доступны все чувства длины, Вдруг стало ком безумной глины! Смеясь, урча и гогоча, Тварь восстает на богача. Под тенью незримой Пугача Они рабов зажгли мятеж. И кто их жертвы? Мы те же люди, те ж! Синие и красно-зеленые куры Сходят с шляп и клюют изделье немчуры, Червонные заплаты зубов, Стоящих, как выходцы гробов. Вон, скаля зубы и перегоняя, скачет горностаев снежная чета, Покинув плечи, и ярко-сини кочета. Там колосится пышным снопом рожь И люди толпы передают ей дрожь. Щегленок вьет гнездо в чьем-то изумленном рте, И все приблизилось к таинственной черте. Лапки ставя вместе, особо ль, Там скачет чей-то соболь. Щегленок — сын булавки! И все приняло вид могильной лавки! Там в живой и синий лен Распались тела кружева. И взгляд стыдливо просветлен Той, которая, внизу камень, взором жива. Все стали камнями какого-то сада, И звери бродят беспечные и беззаботные среди них — какая досада: В ее глазах и стыд, и нега, И отсвет бледный от другого брега. Пощадою оставлен легкий ток, Полузаслоняя вид нагот. Взор обращен к жестокому Судье. Там полубоязливо стонут: Бог, Там шепчут тихо: Гот, Там стонут кратко: Дье! Это налево. А направо люди со всем пылом отдались веселью, Не заметив сил страшных новоселья.