Сады
Шрифт:
— Какие обстоятельства? Что придумали? Слишком дорогая я для них нянька. А если вы собрались, ты слышишь, Романюк, если вы собрались избавиться от меня, так это ещё посмотрим. Нет такого права, чтобы старого кадрового рабочего, да ещё участника...
Тут я зашатался. Романюк вовремя подставил стул. Я тотчас же очнулся. Романюк стоял подле меня со стаканом воды в руке. Вокруг собрались наборщики, метранпажи.
— Разойдитесь, товарищи, — сказал Романюк, — побольше надо воздуха. Ничего не случилось, человек понервничал. Сейчас приедет «скорая».
— Зачем «скорая»? —
— В больницу тебя отвезёт. Или домой.
— С ума сошёл. Никуда не поеду. На моём тенакле статья профессора.
— Закончат без тебя.
— Сам закончу. Рады меня на пенсию сбагрить. Думаете, не знаю, что сговорились? Кому моё место нужно? Что-то не вижу подходящей замены.
Позже я со стыдом вспоминал эти свои речи. Но тогда...
— Пойдём в красный уголок, посидишь и успокоишься. Потом поговорим, — ласково сказал Романюк. — Не надо нервничать.
Я был взбешён его кротостью, но взял себя в руки.
Пот по-прежнему заливал лицо, я вытирал лоб платком. Движения мои были неверными, как у пьяного. Встать я не смог, но вида не подал. Уцепился за спинку стула. Тошнота то и дело накатывала на меня. «Только бы добраться до линотипа, — думал я, — только бы добраться. Он-то не подведёт. Возле него я буду уверенней, сама клавиатура поможет мне, закончу статью профессора, отсижусь малость. Могу же я позволить себе не выполнить план один раз за сорок лет?.. Ха... Пусть они потягаются со мной, пусть потягаются. Девятьсот строк за два часа пятнадцать минут — эту высоту не всякий Брумель возьмёт».
Моя соседка по линотипу Маруся Кочергина, видимо, заметила, что у меня дело неладное. Тоже моя ученица, можно сказать. Пришла девчонкой, а ныне уже вдова — муж не так давно умер. Осталась дочь, десятиклассница. Мать продолжала работать, хотя «пенсион» уже подкатил к её воротам.
— Что с вами, Анатолий Андреевич? — озабоченно спросила она.
— Ничего особенного. Зятька выряжаю в Англию, переживаю...
— Об этом слышали. Значит, сочли — дело знает. Дурно вам?
— Не беспокойся, Маруся. Ничего не надо.
— У нас давеча сосед из Индии вернулся, инженер по монтажу, что ли... Год пробыл. Цветное кино привёз — глазам не веришь. Слоны костяные — прелесть. Письма получает — «дорогой советский друг».
С помощью Маруси я добрался до своего линотипа. Хотелось пожаловаться, что вот, дескать, дочь и зять уедут в командировку, а деду — внука нянчить. И правда, на что иное он теперь пригоден, дед-то! А зять будет за морем Шерлока Холмса дочитывать, уже в подлиннике.
Обида сжала горло.
— Это ведь зятёк-то нашёл преступников, которые вас обидели? — спросила неожиданно Маруся, оторвавшись от горячей строки и перекрикивая треск линотипов. — Геройский, видать, парень. Мне бы такого для Таньки подыскать!
Статья профессора лежала на тенакле и ждала меня. Автор развивал мысль о преимуществе хозяйственных объединений, определённой самостоятельности предприятий и их руководителей.
Я вчитываюсь в текст. Меня ждут, а я ещё ничего не успел. Не могу набрать ни строки. Ко мне никто не подходит, не торопит. Как будто никому и не
Надо встать и дать о себе знать. В конце концов, я не могу так уйти...
...Припоминаю встревоженное лицо Коли Романюка, стакан с водой в руке Маруси, резкие слова человека в белом халате.
— Вас предупреждали. Ведь не раз предупреждали!..
— Поди договорись. Занозистый старик.
— Надо знать нашего деда.
— Осторожней, товарищи.
Чьи-то руки несли меня. На душе было покойно. В левом боку болело: это железный линотип всё же подстерёг меня на прощанье.
Всё вышло так, как я того хотел. По-ихнему ничего не вышло, но мне кажется, что все остались довольны. Я снова у линотипа.
Заграничная командировка Николая отпала: мы не поладили с одной английской фирмой.
Николая назначили начальником крупного строительно-монтажного управления — СМУ. Оклад чуть ли не вдвое больше, кабинет с секретаршей и с полдюжиной телефонов. Не знаю, кто решил, но только доверили зятю большое дело. Николай переменился заметно. Не то чтобы заважничал, этого как раз я не заметил, а вот стал серьёзнее.
А мне хорошо на привычном месте. Какой-то живучий я, что ли, ничто меня не берёт, не удаются попытки старой чертовки утащить меня в царство теней, как выражались в старину. Я — упрямый житель планеты.
Отбился я на сей раз от косой без особого труда: в больнице отлежался с неделю, а затем — наше вам почтение — прибыл в свой наборный цех. С врачами договорился насчёт односменной работы, а начальство, только что увидало меня, чуть не расплакалось: «Приступай, брат, на все твои условия согласны».
Нет, не такие уж чёрствые Марченко и Романюк, как показалось однажды. Я узнал, что работёнки подбавится нашему цеху, — начинает выходить городская вечерняя газета.
Вот это да! Это великое дело. Давно пора такому городу, как наш, обзавестись вечерней газетой. Без вечёрки город всё одно, как жених без галстука или футбольный матч без голов. Об этом мне сказал Коля Романюк, страстный болельщик футбола и большой его теоретик. Я равнодушен к этой игре, но начальник цеха, пожалуй, каждую свободную минуту проводит в спортивных дискуссиях. Он знает всю подноготную футбола: составы команд, биографии тренеров и всех более или менее известных игроков, число забитых и пропущенных мячей в розыгрыше текущего первенства и прошедших соревнованиях пятилетней давности. Он-то и сказал мне:
— Вечёрка уже практически есть. Теперь бы нашей команде перейти в высшую лигу — и можно умирать...
Увы, умер Николай Романюк, не дождавшись коронации местной команды титулом члена высшей лиги, но зато вечёрка уже выходила при нём, и немало сил он успел приложить, разрабатывая и уточняя график сдачи материалов и заботясь о своевременном выходе новой газеты. Но о Романюке — позже.
Николай реже стал бывать у нас.
Каждое утро за ним приезжает зелёная «Волга». За рулём — молодой шофёр. Ему приходится привыкать к новому начальнику управления.