Сады
Шрифт:
Вскоре Лида с мужем переехали в новую трёхкомнатную квартиру. Произошло это неожиданно. Жили они в весьма просторной квартире из двух комнат.
На новоселье, куда пригласили и родителей, я познакомился с друзьями Николая. Стол был уставлен коньяками и винами, а в центре, как солнце, вокруг которого вращается вся застольная вселенная, сияло огромное блюдо заливной рыбы, приготовленной моей женой. Ах, что это была за рыба! Её как коршуны расклевали шумные гости — сорокалетние мужчины
Через каких-нибудь полчаса в трёхкомнатной квартире дым стоял коромыслом, несмотря на то, что многие дымили на балконе.
Жена с Лидой жонглировали тарелками и бокалами, курсируя из кухни в комнаты и из комнат в кухню. Им, конечно, праздник не в праздник. Зато гости веселились вовсю. Главным остряком и, как говорится, душой общества оказался нынешний начальник Николая, управляющий трестом Василий Павлович Сергунцов. Он мне понравился своей простотой и непринуждённостью. Гость как гость. Как, именно, все гости, без различия чинов и званий. Это было по мне, это было хорошо.
— Наслышаны мы про вас, Анатолий Андреевич, — сказал Сергунцов, пожимая мне руку. — Зять у вас перспективный, умеет, знает и не подводит. СМУ — это, конечно, не мёд. Пожалуй, теперь не порыбачит в своё удовольствие. Зато для специалиста — отличная школа.
— Ничего, и на рыбалку выкроим время, Василий Павлович, — вмешался Николай в беседу. — Не беспокойтесь, не в ущерб работе...
— У него не только рыба время отнимает, — вставил я. — Вот они, зелёные красавцы, тоже ведь как дети...
— Есть не просят, — засмеялся Сергунцов. — Мы ему расширение жилплощади устроили, а он одну комнату целиком колючками обставил. Ну и уродцы, я вам скажу.
— Ребуцию видели? — спросил я, чуть-чуть обидевшись за Николая. — Это занятный цветок. И очень красивый.
— А вы всё у линотипа? — спросил Сергунцов, как будто только что заметил меня. — Вот уж никогда не видывал этой машины. Всё, можно сказать, повидал, станочный парк с программным устройством лично видел на выставке, СКГ-100 — колоссальный кран — у нас на вооружении, а вот такого механизма...
— А вы приходите, — пригласил я, — приходите запросто в цех, я вам покажу и расскажу всё подробно. Даже вашу фамилию наберу и оттисну. Немножко там шумновато, но дело-то для вас минутное: пришёл — ушёл.
— Сколько же вы лет на своём посту?
— За четыре десятка ручаюсь. Было разное: и хорошее, и плохое. Плохого за войну отведал досыта. Когда солнце светит и мир на земле — всё хорошо. И хлеб и до хлеба, и жильё вон как строится, и даже сад у нас есть. То есть небольшой, собственно говоря, клочок земли, но на том клочке кое-что полезное растёт... И дышится легко. Для нас это важно.
— Оч... хор... (т. е. «очень хорошо»), — равнодушно сказал Василий Павлович, опуская окончания слов, — сказал,
Я почувствовал себя одиноко среди гостей и ушёл на балкон. Но и там было людно.
— А выдержит ли нас этот балкон, товарищи? — спрашиваю.
— Думаете, обвалится?
— Не берусь утверждать положительно, — говорю я, — но прочность перил вызывает опасение. Нынче строители не очень болеют за качество продукции. Слышал я, что главное для них — это наряд закрыть, что ли, и форму № 2 соблюсти, тогда всё в ажуре, а именно: зарплата и, возможно, премия.
Как раз в тот момент, когда я говорил колкости, едва ли слишком справедливые (да ведь известно: седина в бороду — бес в ребро), Клавдия нашла меня на балконе. Нашла вовремя.
— Извините, товарищи, но мне нужен этот старичок, — и как это он затесался среди вас тут? — Она одарила балкон ослепительной улыбкой и пригласила меня следовать за собой.
На кухне она спросила хмуро:
— Какой чёрт понёс тебя на балкон? Ты, Анатоль, становишься невыносимым. Никак за тобой не уследишь...
— А зачем за мной следить, скажи на милость? Я что, подследственный какой? Или умалишённый? И кому надо за мной следить?
Клавдия поцеловала меня в щёку.
— Не сердись. Понимаю — тебе здесь не очень хорошо. Держи своё мнение при себе. Сегодня новоселье, и не следует его омрачать.
— Я и не собирался омрачать, — сказал я, хотя, признаться, был близок к тому. — Почему ты так плохо обо мне думаешь? У меня и на уме дурного ничего не было, — продолжал я между тем с невинным видом. — Неужели же я не умею в обществе... сосуса... сосасу... неужели не умею суса...
— Успокойся, ты умеешь сосуществовать, — согласилась Клавдия.
— Слава богу, не раз сиживал за одним столом с приличными людьми. В молодости, правда, чаще все свадьбы гуляли.
Женщины суетились на кухне, занимались своим делом. Мне же взгрустнулось, и я возвратился к гостям. Вслед за мной пришла Клавдия. Кто-то провозгласил тост «за родителей новосёлов». Кто-то крикнул «горько!» Смешно, конечно. Ну, мы с Клавдией поцеловались. Люди за столом аплодируют. Я выпил рюмку свою до дна и говорю:
— «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданье к ним». Это Шекспира сочинение, «Отелло» называется. Мы познакомились в драмкружке. Она хотела стать Ермоловой, а я — не помню уж кем. Вместо того, без лишних рассуждений пошли мы в загс. Две подушки у неё было приданого. Третью вскоре купили. Нынче в белую фату невесту выряжают, такси с бубенчиками при лентах, жених чуть ли не во фраке... В наше время ничего такого не было. На девушках красные косыночки, парни в сатиновых косоворотках щеголяют. Ну, говорят, поколение гражданской войны. Никакой красоты в жизни не понимало. Теперь — другое...