Сага о Годрланде
Шрифт:
— Меня не пустили в пару комнат, — сказал Рысь.
— И меня в одну, — добавил Квигульв.
Хмм, меня пытались не пустить, но я попросту отодвинул охранника и вошел. Он там что-то кричал, но я ж всё равно не понимаю их речей. Впрочем, Пистоса там не было, зато я увидел того самого перворунного юнца, что пускал слюни в подушку, и девиц рядом с ним я что-то не приметил.
— Показывай, что за комнаты!
Милий поспешил следом, говоря нам в спину:
— Так нельзя делать! Часто на пирах проводят тайные встречи, и если вы просто так ворветесь на
— Пусть попробуют, — рыкнул я.
Возле первой закрытой комнаты стояли двое хельтов, и при них оружие было. Милий поговорил с ними и покачал головой:
— Молодой господин сюда не приходил.
Один охранник встрепенулся:
— Норды? Откуда сами? Я из Хандельсби.
— Сторбаш, — отозвался я, невольно расплываясь в улыбке. В чужих краях радуешься лишь от звуков родной речи. — Рад бы поговорить, да подопечного потерял. Значит, не проходил здесь молодой и загорелый дочерна фагр?
— Может, и проходил, — хохотнул норд. — Их тут много ходит, но в эту дверь он не входил, клянусь бородой Фомрира. Пустить я тебя не могу, сам понимаешь.
— Твоего слова достаточно! Ну, бывай! Я тут со своим хирдом, Кай Эрлингссон со сноульверами. Заходи, коли чего!
Возле второй закрытой комнаты стоял всего лишь трэль, и из-за двери просачивался странный запах, от которого засвербело в носу.
— Нельзя! Нельзя! — сказал раб, загораживая путь.
Я удивленно глянул на Леофсуна. И из-за него Рысь не заглянул внутрь? Побоялся шумихи? Потом оттолкнул трэля, рванул дверь и вошел внутрь.
Это была длинная и довольно узкая комната. Возле входа стояли жаровни, в которых тлели какие-то пахучие травы, они-то и издавали ту вонь, что я учуял снаружи. В носу защекотало еще сильнее, я несколько раз чихнул, потер ноздри, но легче не стало. Я чихнул еще раз.
В полумраке, за завесой дыма, я видел человеческие тени, но не мог разобрать лиц. Безднов Феликс! Чего ему за столом не сиделось? И вонь еще эта… Я снова чихнул. В носу уже не чесалось, а прямо-таки зудело, словно туда засунули осиное гнездо, еще и глаза заслезились.
— Ну! Ищите Пистоса! — прогнусавил я.
Кое-как я побрел, заглядывая в лица осоловелым фаграм. Откуда-то вынырнул веселый парень и предложил выпить, подсунув мне под нос чашу. Я потянул воздух, но ничего не разобрал, дым от жаровен настолько въелся, да и нос забился мокротами. Я громко чихнул и утер лицо. А весельчак всё не отставал, что-то лепетал, пихал Безднову чашу, пришлось взять ее, выплеснуть питье на пол и оттолкнуть дурня.
Потом я разглядел парочку у стены, что терлась друга о друга телами и стонала, сквозь слезы мне почудилось, будто там Пистос. Ему что, рабынь в отцовом доме не хватает? Или песчанки надоели? Чихая, протирая глаза и бранясь, я подошел к милующимся, схватил парня за кудри и задрал его голову. Нет, не Пистос. На мгновение застыл, еще раз протер глаза — второй тоже оказался мужиком. А тот, кого я схватил, не разозлился, а улыбнулся, протянул руку и погладил меня по животу. От неожиданности я с силой отшвырнул его, и кудрявая
— Нашел! — крикнул Рысь откуда-то из глубины.
Там, видать, стояли еще жаровни, а мне от вони становилось всё хуже. Нос распух и не дышал вовсе, глаза ничего не видели из-за пелены слёз, еще и в горле зачесалось. Если не уберусь отсюда прямо сейчас, вскоре вовсе задохнусь.
— Та… кхе-хе, — закашлялся я, — тащи его к двери!
Я брел обратно наощупь, уже слепой и дурной, пока меня не подхватил под руку Квигульв и не выволок наружу. Рысь, увидев мое лицо, охнул и повел в ближайшую купальню, где я долго полоскал голову в воде, прежде чем смог хоть что-то разглядеть.
— Разве это не яд? — всё еще покашливая, выдавил я. — Они же потравятся все!
Но Леофсун и Синезуб выглядели обычно, у них даже глаза не покраснели.
— Не яд, — сказал Милий. — Это дурман, от которого люди забывают о заботах и лучше засыпают. У нас такой часто жгут в спальнях или возле маленьких детей. Тут, конечно, слишком много надымили, но никто не травится.
Почему же тогда я чуть не помер? А ведь даже однорунный Милий ни разу не кашлянул? Может, на тот дурман особый наговор на меня наложили? И Феликса утащили нарочно, чтоб я за ним пришел? Еще немного, и меня даже младенец смог бы прирезать.
— Что Пистос?
Голова трещала, как будто мне обухом топора затылок проломили.
— Жив! Вон лежит, — сказал Рысь. — Он снова нажрался этим непентесом. Вон как его срубило! Еле двигаться может.
Я оглянулся и увидел Феликса на лавке, он покачивался из стороны в сторону, щерил зубы и что-то бормотал себе под нос.
— Вот же погань, — выругался я.
Для того Пистос нас и звал, чтоб такого не было.
— Надо его искупать в ледяной воде! И уходим отсюда. А ведь только человека из него сделали…
Рысь с Милием пошли приводить Пистоса в чувство, а я залез в воду целиком, оттирая с кожи и волос въевшийся дым. Вскоре они вернулись, и мы поспешили к выходу. Больше я тут не хотел оставаться, на ходу потянулся к стае, больше ради дара Дударя, так как дурнота проходила слишком медленно. Коли придется драться, так лучше бы здоровым.
Мы уже почти подошли к комнате с нашей одеждой и оружием, как до моей больной головы дошло, что слышу поблизости еще одного ульвера. Лундвар?
Я остановился, глянул на Пистоса, что висел на плече Синезуба, на встревоженного Леофсуна.
— Отчаянный здесь. Прямо в терме! — сказал я. — Квигульв, дотащишь Пистоса к нам? Ни с кем не говори, никуда его не отпускай. Там Тулле с Вепрем разберутся. Милий, ты нужен как толмач.
— Сделаю! Он легкий! — пробасил Синезуб.
— Рысь, помоги переодеть его. Потом найдешь меня!
Леофсун кивнул.
А я схватил Милия за плечо и поволок за собой. Из-за всех этих колонн, статуй и множества комнат я не понимал, где именно Лундвар, чуял лишь направление, потому отыскал его не сразу.