Сага о Годрланде
Шрифт:
— Не сметь! — взревел Пистос.
Мне на миг показалось, что он сбросил с себя сарапские оковы, но фагр почти сразу же успокоился:
— То мой долг перед тобой, с меня и плата. Захочешь одарить его сверху, дело твое.
Принимал Пистос меня в саду, как и прежде, только больше не бегали тут полураздетые девки с дорогой утварью, да и стол изрядно оскудел. И сам Сатурн приосунулся, побледнел и будто уменьшился ростом. Лишь в короткие вспышки гнева можно было увидеть прежнего Пистоса, властного и уверенного.
А еще этот жрец, что ходил за ним по пятам и всё кивал,
Из-за этой бритой покачивающейся головы я никак не мог собраться с мыслью, всё время представлял, как выхватываю топор и вгоняю его точнехонько в лысину. На этот раз моя рука не дрогнет, и кишки выворачивать я не буду.
Если бы не золото и не добрые отношения с Пистосом…
Потому я ушел оттуда поскорее, дабы не потерять остатки терпения. Как там говорил Простодушный? Сначала нужно подумать, что важнее, а уж потом делать. Я никак не смогу убить всех солнечных жрецов в Гульборге. Убью этого, Пистос подберет какого-нибудь другого. Сейчас надобно получить свое золото. Потом вернуться на Северные острова, защитить их и от сарапов, и от Бездны.
Глава 11
Ночью я вдруг проснулся от тревожной мысли. Здесь, в Гульборге, время течет незаметно: что зима, что лето — всё едино. Снега-то нет. А вдруг уже пора отплывать? Вдруг в годрландский пролив вот-вот войдут живичские ладьи с раудборгским хёвдингом или хирдом, нанятым Жирными? Вдруг я размяк под жарким солнцем и спутал не только месяцы, но и целые зимы? Как в сказе о твари, что пожирала время!
Я сел и принялся считать. Из Раудборга мы ушли в самом конце весны, уже на исходе месяца Фольси(1). Три месяца петляли по живичским рекам. Месяц проторчали в Гульборге без дела, еще полтора месяца охотились в пустыне. Выходит, что Альрик умер в Нарлову(2) пору.
Потом нас стали зазывать на пиры и гуляния, и мы прокутили еще месяца полтора, пока не прибыл Набианор. Седмицу мы ждали до игр в его честь, а спустя три седмицы он позвал к себе Пистосов. Ушел он в начале Скирирова(3) месяца, а сейчас, получается, уже конец. Поди, лед на живичских реках уже вот-вот вскроется. Надо было раньше тяжбу затевать! Ну ничего. Еще пару месяцев я смогу выждать, а дальше либо забывать о золоте, либо хватать Хотевита за горло и вытряхивать всё, что только можно, вплоть до исподнего Дагны.
Наутро, как только заявился Милий, я схватил его за грудки и начал выспрашивать по срокам. В Гульборге счет дням вели четко, хоть и иначе, чем у нас; хвала Скириру, я всё посчитал верно. Первые ладьи здесь ждали со дня на день, но, понятное дело, не из северного Раудборга, а из южного Холмграда.
— Только я ведь не для этого пришел, — сказал Милий, отряхнувшись. — К господину Пистосу приходил гонец, чтобы зазвать юного господина на пир в честь ушедшей богини плодородия. Несколько раз приходил, очень настойчиво звал.
— Какой, в Бездну, богини? У вас же нынче нету богов, кроме Солнца.
— Так я ж и говорю: в честь ушедшей богини. Старых богов нет, но люди все еще проводят ритуалы. Если не принести дары, каков
Я невольно усмехнулся:
— Эх, Милий, зря Пистос не взял тебя к пророку…
Вольноотпущенник перепугался:
— Не говори так. Мой господин ведь тоже… ну, свинью выбрал, которую зарежет. Как же без этого?
— А жрец?
— Мой господин кругу поклоны отбивает, мяса не ест, пророка почитает. Если зарежет одну свинью, хуже не будет, а людям спокойнее.
Вот оно как! Значит, даже всемогущему пророку не под силу зараз изничтожить старые обычаи. Они всё равно проклевываются и сквозь ворожбу, и сквозь солнечную паутину.
— Кто же нынче такой храбрый, что намеревается аж пир устроить и гостей созвать? И зачем ему наш Пистос?
Милий покачал головой:
— Сказать по правде, то новый род, пробился в знать лишь при сарапах. В прошлый приезд Набианор пожаловал Брутусу часть отобранных земель, а вот за какие заслуги — неизвестно, но слухи ходили всякие. Поговаривали даже, что Брутус, в то время обычный воин, стоял на воротах и открыл их сарапам, только как один человек смог бы убить всех стражников? Словом, в одночасье Брутус из черни стал аристократом с правом покровительства. Господин Пистос тот род всегда презирал и сыну ходить к ним запрещал, только господин Феликс всё равно завел дружбу с сыновьями Брутуса на пирах у других родов, менее щепетильных.
— Каких? — недопонял я.
— Не таких разборчивых, как мой господин.
— И что они хотят, эти Брутовы дети?
— Чтобы господин Феликс пришел к ним на пир. И гонец особо попросил, чтобы господин взял с собой северных друзей. Можно хоть всех.
Трудюр, что проходил мимо, аж забыл куда шел.
— Пир? Кай… — у шурина только что слюна изо рта не закапала.
Изголодался, бедолага, по женской ласке. Давненько я не отпускал ульверов в песчаный дом, а уж Трудюра и вовсе держал в кулаке, памятуя о словах Тулле. Я и Рыси запретил руны прятать, и сам старался лишний раз к дару не прикасаться.
Мы ведь с приезда Набианора толком не веселились, да и ели не так чтобы досыта. Цены на снедь пока только поднимались, несмотря на отъезд сарапов. А тут добрый пир да с жареной свининой! У меня самого слюна потекла.
— И когда будет пир? В чьем доме? Феликс! Где ты там?
Милий даже ухом не повел, а ведь поначалу кривился, слыша, как я покрикиваю на его господина.
— Звал, Кай?
Фагр появился из двери, ведущей во двор. Никак опять со Свартом дрался? Вон ухо красное какое, видать, снова отхватил плюху.
— Зовут тебя на пир эти… Брутовы дети. Зовут вместе с нами. Каковы у них гуляния?
— Эти-то… — Феликс дернул щекой. — Меры не знают, цены монетам — тоже. Сам я у них не был, но не раз слышал: гуляют они так, что потом не помнят, где небо, а где земля.
Пистос говорил бойко, щедро перемешивая нордские и фагрские слова, но я уже привык и понимал его без труда. Да и ульверы тоже поднатаскались в здешней речи, особенно после появления клетусовских хирдманов. Не всё же Хальфсена дергать!