Сага о Годрланде
Шрифт:
Жаль, я не мог видеть его глазами и слышать его ушами. Всё, что мне было доступно, — это чувства Феликса. Всполохи удивления, страх, восторг, тревога… а потом пошло умиротворение, тепло, словно его убаюкивали руки матери.
Сейчас!
Я надавил на трепыхающийся огонек Феликса, щедро делясь с ним настроем ульверов. Только вот одно дело — всем вместе бороться с ворожбой Набианора, особенно когда тот говорит на многолюдную Арену, и совсем другое — сидеть здесь, в своем доме, когда пророк-колдун смотрит прямо в глаза твоему хирдману.
— Сильнее, —
Но чем? Да, ульверы чуток тревожились за Феликса, только этого мало. Мы же не в бою! Сидим за столом, рядом вино, хлеб, масло. Снизу тянет сладким тестом. Вон, какая-то птица верещит во дворе.
Я старался пробудить в себе злость, но дремота и нега от Феликса усыпляли меня.
Бух!
Острая боль в челюсти быстро освежила мне голову. Живодер, сучий сын! Убью же собственными руками! Этот… Безднов выродок заскочил на стол и влепил мне с ноги! Пнул! Меня! Но прежде чем я вытащил нож, до меня дошло, зачем он это вытворил.
Всю злость я швырнул в Феликса! И услышал, что тот тоже встрепенулся.
Хирдманы Клетуса повскакивали с лавок, но делать ничего не стали, смотрели на меня, ожидая приказа. Ульверы даже не дернулись.
Живодер на том не остановился, пробежал по всем, отвешивая тумаки. Только ульверы, в отличие от меня, не дремали и сумели отбиться. Их это больше веселило, чем злило. Я же чуял, что Феликсу снова похорошело. Тулле! Ну давай, придумай что-нибудь.
И Тулле придумал. Он вскочил на стол, спихнув Живодера и заорал во все горло:
— Ты напрасно, парень,
выбрал это место.
Редко волчьей стае
ты давал добычу.
Не видал, как ворон
каркает над кровью,
как мечи с мечами
в сечах ищут встречи.
Ульверы разом подхватили:
— Я с мечом кровавым
и копьем звенящим
странствовал немало,
ворон мчался следом.
Грозен натиск хирда.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
яростно я дрался(1).
1 Подлинные скандинавские висы. Оригинал — norroen.info/src/sk/egill/lausavisur.html
Глава 10
Первыми с улиц Гульборга исчезли попрошайки и калеки. Вроде как нищих, у которых все члены на месте, забирали в войско, а убогих, безногих и безруких — скармливали тварям Арены. Тех же нужно чем-то кормить. И немало тогда слепых прозрело, а у хромых внезапно поотрастали ноги. Да и руки, внезапно возникшие из-под лохмотьев увечных побирушек, отличались завидной ловкостью.
Поисчезали и женщины, а те, что осмеливались выйти, укрывали не только плечи, но и лицо, и ходили всегда с кем-то: если не с мужем или братом, то хотя бы в сопровождении рабов.
Город наводнили сарапы. Солнцезарные ездили по улочкам так, словно кроме них больше никого нет. Мы слышали о десятках покалеченных и затоптанных. Но нас не трогали. Да, при встрече сарапские воины не раз требовали снять личины и показать лица, но препятствий не чинили. Видать, норды пока
Феликс теперь сидел у нас в доме безвылазно. Что-то там пошло не так. Ворожбу Набианора я отпугнул, но, видать, не до конца. При виде сарапов и при звуках сарапской речи юный Пистос то взрывался яростью, то трясся, как побитая псина. Тулле говорил, что это должно пройти, когда протянутая пророком нить оборвется до конца. И Феликс так и не рассказал, как прошла встреча с Набианором. Не смог.
Мой дар пока слишком слаб. Если бы я был сильнее и если бы все хирдманы стали хельтами, тогда стая легко бы потягалась с ворожбой Набианора, но пока я даже Феликса не сумел защитить как следует.
Время от времени заходил Милий, и с каждым разом он выглядел всё хуже и хуже. Он беспокоился о Сатурне Пистосе.
— Господин зачудил: отдал почти все золото на благо сарапского войска, сказал, чтоб его подопечные кузнецы отныне ковали доспехи и оружие для воинов пророка. Зазвал в дом лысого жреца и целыми днями слушает его поучения. Да еще сарапы забрали его лучшие поместья. Набианор отдал их своим людям как награду. Если так пойдет дальше, господин скоро пойдет по миру, — причитал вольноотпущенник. — Хотя и нищим нынче нет места. Их всех забирают в войско. Кто покрепче — к копейщикам, кто послабее — в обоз, женщин — к шлюхам.
Мы недоумевали, зачем сарапам столько людей. Неужто Набианор собирается весной напасть на Северные острова? Или куда-то еще пойдет?
Вскоре с южных земель начали приходить корабли, они везли раненых сарапов, которым благодать уже не могла помочь, твариные туши и много поломанных доспехов для перековки. Судя по всему, война с наступающей Бездной шла не совсем удачно, но Набианор не собирался сдаваться.
У Жирных же появилась новая отговорка. Теперь они говорили, что их должник после встречи с Набианором помешался, раздал всё своё состояние, обрил голову и глубоко уверовал в бога-Солнце.
— Ни один законник не сможет стребовать с него долг, — объяснял Хотевит.
— Мне плевать на вашего должника. Мне должен ты, а ты вроде пока в своем уме, — горячился я. — И на пергаменте записан твой долг и долг твоего рода, а не какого-то безумного фагра. Все сроки уже вышли.
— Ну ты же ходил по городу, видел, что торговли нынче почти нет. В Гульборг приехало слишком много сарапов! Цена на зерно и масло поднялась почти вдвое.
— Так ты не зерном торгуешь! А если бы торговал, так просто бы еще больше получил!
— Кай! Кому нужен мед, пенька и воск, если людям не хватает медных монет даже на просо! Может, я и наскребу сотню илиосов, но это же не покроет мой долг.
— Тогда продавай дом! Рабов!
— А вот дома стали дешевле! Благородные рода распродают городские владения и уезжают в дальние поместья. Сейчас за дом, в котором вы живете, можно выручить тысячи полторы илиосов, и то если повезет! И рабов тоже продают. Грамотный раб, говорящий и на фагрском, и на сарапском языках, уходит на рынке за бесценок!