Сага о Копье: Омнибус. Том I
Шрифт:
Размышления Тьорла прервал глухой хриплый стон.
Станах взглянул на Кельду, его черные с синим отблеском глаза сейчас были мертвенно тусклы. Когда он попытался заговорить, она услышала лишь слабый шепот:
— Я не… Я не чувствую руки…
Его глаза уже не казались безжизненными — в них загорался страх. Он попытался шевельнуть пальцами. Почувствовав, что рука ему не подчиняется, Станах снова закрыл глаза.
— А сама рука у меня еще есть? Я чувствую руку только до локтя. Кельда попыталась ответить, но не смогла. Она слегка погладила его по голове, убрала со лба окровавленные волосы. У Тьорла внезапно
Лавим сказал странным для него глухим голосом:
— Ну что ты, молодой Станах, твоя рука на месте.
— Я не… Я не чувствую ее.
Тьорл постарался успокаивающе улыбнуться и встал около Станаха на одно колено.
— Не волнуйся, рука у тебя действительно есть, Станах, но ты ее сейчас просто не чувствуешь. — "Очень хорошо, что ты не можешь ее чувствовать", — подумал он, но вслух сказал только: — Теперь отдыхай, Станах, набирайся сил.
Губы Станаха вновь шевельнулись:
— Музыкант. Это они убили Музыканта. Они хотели… Меч Бури.
Тьорл увидел, как глаза Кельды потемнели. "Друг мой, Хаук, она до сих пор надеется, что ты жив. Прости меня, но я надеюсь, что ты мертв!"
Кельда опустила руку на рукоять Меча Бури, но сразу же отдернула ее, как будто обожгла пальцы. Если бы Станах, не выдержав пыток, сказал, у кого Меч, ее уже, конечно же, не было бы в живых.
— О, Станах! — прошептала Кельда.
"Как же можно жить с мыслью, что ты жив только потому, что страдают и умирают другие?! — Тьорл встряхнул головой. — О, ты разрываешь свою одежду на бинты для перевязки ран и пытаешься охладить невыносимую боль водой из своей фляжки!" Глядя на нежные руки Кельды, слушая ласковые слова, с которыми она обтирала лицо Станаха и отрывала полосы от своего зеленого плаща на бинты, Тьорл неожиданно понял, что он влюбился в Кельду как раз тогда, когда она влюбилась в Хаука.
"Нет, — подумал он, — нет. Я просто устал, я все еще плохо чувствую себя после этой вони, и я не знаю, куда мы теперь пойдем. Нет, нет, я не влюблен в. барменшу, к тому же она из людского племени. Нет и нет! Я не влюблен в женщину, которая любит Хаука".
Тьорл толкнул локтем Лавима и вышел из пещеры, ему нужен был свежий воздух — проветрить легкие и голову. Кендер поднялся с пола и вышел за ним.
— Лавим, ты говоришь: один из них удрал? Кендер кивнул:
— Он оказался очень шустрым, этот овражный гном, этот кусок дерьма… — Он оглянулся через плечо, увидел Кельду и вздохнул. — Удрал. Его счастье. Пойми, у меня и так было много дел.
— Да, у тебя было много забот. — Тьорл взглянул вниз по течению реки. — И того прикончил тоже ты?
— Ух ты, он тоже мертв, по крайней мере, почти.
— Вижу. Ты, однако, шустер! За одну минуту столько дел наделал!
— Я же тебе и говорю: у меня было полно дел, Тьорл. А времени у меня было мало, но ведь я всегда говорил тебе, что я хороший воин. Если, конечно, врагов не очень много и мои руки не связаны, а я, как на грех, потерял свой нож и…
— Где флейта?
Лавим задрал голову в небо.
— Гм, флейта? Какая флейта, Тьорл?
— Магическая флейта. — Эльф схватил его за руку. — И не рассказывай мне сказок, что у тебя ее нет.
— Но, Тьорл, я не… я думаю… кажется, я потерял ее где-то в пещере. — Лавим порылся в карманах своего плаща, в обеих сумках, даже
Зеленоватым! Да у Тьорла не было ни малейших сомнений в том, что он выглядел как заплесневелый хлеб. Но ему не хотелось и вспоминать об этом. Он знал только, что ему надо своими глазами увидеть флейту.
Тьорл снова Взглянул на лежавшего наполовину в речной воде гнома и тут нечто, вонзенное в его тело, привлекло внимание эльфа.
— Найди флейту, Лавим, и сразу неси ее прямо ко мне.
— Конечно, конечно, но я и правда не знаю, где ее искать.
— Ищи в пещере!
— О, верно, в пещере. Но в какой?…
Остальную часть вопроса Тьорл не слышал — он уже бежал к лежащему на прибрежной отмели гному. Было в этом покойнике что-то, заставившее Тьорла подумать, что кендер к его смерти не имеет никакого отношения.
Станаху виделись горные уступы над Торбардином. Он грезил о покое. Он страстно желал увидеть холодный свет звезд, серебряные брызги света Солинари на Первом снегу, красные отблески Лунитари на склонах и пиках горных вершин.
Он метался в горячечном бреду. Все тело заполняла невыносимая боль. Казалось, в мире существует только боль, весь мир состоит из одной боли, и сам он сплошная боль. Нет костей и мышц, нет крови и дыхания — только боль. Каждый раз, когда он питался, оставив боль внизу, подняться к небу, путь ему преграждал ухмыляющийся демон с глазами Вулфена. Он не мог выйти ни к золотому солнечному полудню, ни к алмазной ночи, ни к сапфировым сумеркам. Он терялся в темноте и слышал только плач дождливого рассвета и шуршание капель, стекающих по черным каменным стенам. Он был одинок, и не было пути домой, не было пути в Торбардин.
Лавим вернулся в пещеру. Он опустил руку в карман плаща и коснулся гладкого вишневого дерева флейты. Можно сказать, он почти удивился, обнаружив ее в кармане. Лавим не считал себя ни лжецом, ни негодяем, просто он сам верил тому, что говорил.
Он поднял голову, ожидая, что сейчас услышит голос Музыканта. У мага, кажется, всегда находилось что сказать по поводу мыслей Лавима.
На этот раз Музыкант не сказал ничего.
"Музыкант, — позвал Лавим. — Музыкант!"
Ни слова в ответ.
Лавим опустился на колени рядом с Кельдой. Он подумал, что Музыкант, возможно, все еще просто сердится на него.
"Получается, — сказал Лавим себе, — сама флейта не должна была слышать мои мысли; но почему-то она сыграла именно ту мелодию, которая была необходима для задуманного мной зловонного заклинания. О, это было прекрасное маленькое заклинание!" Последнее он подумал специально для молчащего мага.
Кельда укрыла Станаха своим плащом, вытерла кровь и грязь с его лица, промыла рану на лице. Одной рукой она подняла его голову, а другой поднесла фляжку к губам. Увидев, что Станах не может проглотить ни капли, Лавим придвинулся к нему и стал осторожно гладить его воспаленное горло. Гном судорожно сделал один глоток, потом другой… но так и не открыл глаз.