Сага о сотнике. Перстни легатов.
Шрифт:
В запасе у меня имелась техническая новинка. Сделал Умник в своей лаборатории специальный патрон. Пуля в нем была не боевая, а парализующая. Попадание в грудь или спину обеспечивало тихое поведение мишени минут на десять. В голову лучше не целится, можно было вместо пленного получить обычный труп. Зачем тогда такие хлопоты? Новых боеприпасов у меня была всего одна обойма, но я наделся справиться.
В ворота протиснулся и сразу первого увидел. Он в маленькой будке бывшей подстанции сидел, подход к машине охранял. Раз. Я прямо у забора рухнул, там кусок маскировочной сети лежал, вот он опять пригодился.
Минут
– Вертолет не вернется, быстро все перекусили и обратно по местам!
Юноша в кожаном плаще из машины вылез. Он на заднем сидении лежал. Серьезного ствола нет, очевидно, пистолет в кармане, цель не приоритетная. Рябова я обнаружил, вон, вылез из кирпичной коробки. Там в углу обрезок трубы лежит, его часто под тайник используют. Третий с цистерны в конце двора стал спускаться. Трое из пяти на виду, пора. Стрелял я справа налево. Ствол на Рябе задержался, выстрел, черный плащ, выстрел, третий рот открыл, меня инстинкты подвели, выстрелил в шею. Кровь фонтаном из горла вместо крика плеснула, и тело на землю свалилось. Кто в здании, Конь, Мясник или оба? Обменяют Щенка на двух контуженых?
Тень в дверях мелькнула, и я вновь на спуск нажал. Изнутри очередью ответили. Вот и славно. Сейчас мы спляшем.
– Эй, - кричу, - твои подельники просто оглушены. Давай меняться. Я их добивать не буду, а ты парня отпускаешь. И расходимся счастливые.
Еще очередь в ответ. Похоже, не договорились. В чем дело, хорошие же условия предлагаю?
– Покажи парня, и будем считать конфликт исчерпанным, - мирно говорю.
Не стреляет. За Щенком пошел? У меня время на исходе. Минут через пять подранки начнут оживать. А это два лишних ствола. Пора активизироваться. Побежал я через двор к боковым дверям. Засевший в здании стрелок мог по мне из любого окна выстрелить или двери взять под прицел. Только я в проеме возникну, сразу пулю и получу. Добежал до входа, пал на четвереньки и вдоль стены к торцу хлева стал красться, к широко распахнутым воротам. Пока противник меня в дверях ждет, я к нему сбоку зайду. Ползу осторожно, кирпичи и железо огибаю, мне шум не нужен.
Угадал я расклад. У костра тело лежит, ногами дергает. Не промахнулся я, стреляя навскидку. Последний бандит на ногах остался. Вон он, кстати. К стене прижался, в дверной проем целится, меня ждет. Сбылась его мечта, только я с другой стороны.
– Не поворачиваться, - говорю, - пальцы разжал, оружие на землю уронил.
У меня в комплект снаряжения наручники не входят. До этого момента никого в плен брать не собирался, опыта нет. Даже не подумал.
– Руки за спину, кисти скрестить, - командую.
У меня петля готова из стропы парашютной. Затяну узлом, будет не хуже стальных браслетов. Не вырвется. Только Мясник это тоже понимал. Я ему веревку на руки накидываю, а он в рывок уходит. Если бы стропа была ко мне привязана – утащил бы меня стопроцентно или с ног бы свалил. А так просто вырвал у меня веревку и от своего автомата метра на три отпрыгнул.
Если кто думает, что я «Грозу» в сторону откинул, и на этого здоровяка в рукопашную пошел, то он сильно ошибается. Здесь не кино американское, проиграет тот, кто первый споткнется. Выстрелил ему прямо в спину между лопаток, его еще на два метра
Нашел я его в дальнем конце здания. Понятно мне стало, почему мои уговоры не действовали. Били его смертным боем и убили. Вместо лица маска кровавая. У меня это вопросов не вызвало. Есть умные ребята – историки. Пишут они книжки про старую войну. Иногда задаются глупыми вопросами. Почему, мол, во Львовской тюрьме подследственных с лютым мучительством убивали сотрудники НКВД? Четвертовали, на кол сажали, пилой перепиливали, ломами забивали. А ведь у чекистов времени не вагон был, в городе уже восстание шло, его танковые дивизии советские обходили при отступлении, чтоб в уличные бои не ввязываться.
Никогда у этих интеллигентных ребят не было знакомого авторитетного уголовника. А то бы они давно знали, что самая надежная жидкость для сплочения коллектива – кровь человеческая. Так все банды создаются. Ловят пьяного в темном переулке и забивают ногами. И обратного хода у них уже нет.
И начальство тюремное не глупее бандитов было. Им надо было саму возможность измены исключить. Они же не знали, где конец их дороги будет. До Харькова дойдут или до Москвы. А оставив за спиной полное здание трупов растерзанных, они своим подчиненным возможность сдаться в плен начисто отрезали. Такие дела.
Здесь то же самое было. Поймали они Щенка, и решил главарь коллектив кровью сплотить. Сейчас он за свой каприз ответит.
Я сам давно заметил, недели две назад, что у меня перемена одежды заметно характер меняет. В черной коже личность Клинка наружу поднимается. Жестче становлюсь, резче. В броне армейской – подполковник, рубаха-парень. Всех спасти хочу и патроны сберечь. Мне бы сейчас костюм мой парадный, у банкиров чувства жалости в принципе нет, одна голая прибыль и справедливость. И каждый готов из клиента неудачника вырезать фунт мяса и сердце в придачу.
Всех четверых я быстро к цистерне притащил и к опорам привязал. Мясник уже дергаться стал, только я быстрее оказался. Растянул его, как лягушку, за четыре лапки и одежду ножом срезал.
– Кто ты такой? – спрашивает.
Мне на разговоры время тратить недосуг, ножом надрез ему по груди делаю и кожу сдираю. Муравейник бы мне сейчас, но и без него он перед смертью помучается. Мясник еще молчит, но скоро его на крик пробьет. А я уже Рябова свежую. Тот при виде ножа сразу визжать и дергаться начал. Конь меня удивил.
– Меняю быструю смерть на предупреждение, - говорит спокойно.
– Излагай.
– Слово? – подстраховался он.
– Слово, - соглашаюсь.
– Машина заминирована.
Вот твари. Встал перед студентом отличником, Мясник захрипел. Рябов визжит, слюнями брызжет. Я Коню сбоку ударил ножом под ухо. Тот на веревках повис. Слово.
– Могу машину разминировать. Дружка твоего я не бил, не гожусь в гладиаторы, да и пальцы мне надо беречь, - студент быстро ориентируется. – Мину обезврежу и сразу ухожу, - говорит.