Сагайдачний
Шрифт:
– Коли ж ми поїдемо?
– Пiслязавтра. Назавтра скликає кошовий раду старшин, важне дiло, i я там мушу бути…
– Чував я про тебе, мiй сину, дуже багато, i самого доброго. Тiльки для мене i радостi, що ти так високо виплив мiж козацтвом. Чував за Варну… Ех, сину мiй, сину, чому-то Бог не дозволив… Та що й казать!..
– Чепiль махнув рукою.
– Така воля Божа, а проти неї нiчого не вдiємо. Коли я довiдався про таку страшну смерть моєї дiвчини, трохи з розуму не зiйшов та рук на себе не наложив…
– За те розказував
У куренi розповiв Марко Сагайдачному про свiй вдалий похiд на Очакiв. Турки i не сподiвались того, i були заслабi, щоб давати опiр. Привезли добичу…
– А що паша очакiвський?
– Ми його вже не застали. Султан прислав йому шовковий шнурочок, так, як Iскра йому виворожив…
Другого дня зiбралась сiчова старшина до кошового на раду. Запросили сюди i старого Чепеля. Хоч вiн поки що на Сiчi старшиною не був, та помiж сiчовим козацтвом мав повагу для своїх заслуг, вiку i досвiду…
– Я закликав вас, панове отамання, порадитись в однiм важнiм дiлi. Знаєте, що приїхали з Польщi комiсари з письмом. Поперед усього ми прочитаємо його тут мiж чотирма стiнами, а пiсля обмiркуємо, чи самi дамо вiдповiдь, чи скличемо до того велику козацьку раду. Я думаю, що коли б ми вiдмовилися зробити те, чого Польща вiд нас хоче, тодi i ради не потреба, i козацтво про це не потребує знати. Тому, панове, не говорiть цього нiкому, що тут почуєте… Вам тiльки скажу, що комiсари скакали менi вже до очей, мов оси, чого я так проволiкаю. Я одмовлявся як мiг, лише щоби дiло проволокти. А, властиво, я вижидав на поворот Сагайдачного, бо там о його голову ходить. Тепер вже довше зволiкати не можна, i треба сьогоднi вирiшити, та цих диявольських комiсарiв вiдправити, звiдкiля прийшли… Читай, пане писарю, а ви, панове, уважно слухайте.
Генеральний писар розвернув письмо, вiдкашельнув i став читати поволi, слово за словом:
"До козакiв тих, котрi на Запорожжi перебувають, а зчегульно, до сiчових, наш королiвський приказ.
Дошло до нашей ведомости, а што наше серце жалем й гнiвом переймаєть, што некотории козаки подщуванiям вихрителей своє ухо давши, забивши на Бога й на подданчоє послушеньство, которое нам, своєму королеви i панови, заприсягли урочисто…"
– Хiба йому дiдько на кочергу присягав, а не ми, - зауважив старшина.
"…урочисто заприсягали, - читав далi писар, - собравши гультяєв вкупу лотровским способом спокайниє земли його величностi султана турецького, нашого приятеля…"
– Знайшов свiй свого…
"…приятеля, бовем ми з ним вiчний мир заварли - здрадецко напали, спалили, а спокойних подданих людей побили. Ми юж мнагократь наказивали козакам, жеби спокойно на своїх землях i местах сидели й турецьких татарских суседов наших неизультували под горлом й утратою нашей королевской ласки…"
– Сховайсь з твоєю ласкою.
"…Тепер пишеть нам свою тяжбу, иж много козаков на город єго милостi Варну напали, кораблi i судна огнем знищили, самую Варну спалили й
Приказуємо вам беззовлочно видати до рук наших комiсаров превудцов й вихрителей той виправи. Приказуємо вас всi судне й байдаки ваше, ти котри суть на Днепру альбо гдекальвек схранени, в обецности наших комiсарiв спалити люб затопити. Висока Порта жичить себе, аби єй видати превудцов варнаньських й прислати в ланцухах у Стамбул, што ми й учиним. Между тими превудцами хочеть мати неякого Сагайдачного, альбовем всi указивають на него, яко на головного ватажка…"
Не дали далi читати королiвського письма. Один старшина скочив i видер письмо писаревi з рук, та хотiв його на куски порвати. Ще завчасу схопив його Сагайдачний за руку i письмо вiдiбрав.
– То вершок безличностi так до нас писати, - кричали зi всiх бокiв…
– Стiйте, панове, вгамуйтеся, - говорив Сагайдачний.
– Коли вас, старшин, людей розважних, це письмо так роздратувало, то що би воно було, коли б його прочитав на великiй радi перед всiм козацтвом? Я сам того боявся. Саме письмо менi не страшне, хоч воно мене найбiльше лякати повинно. Ми це письмо гарненько сховаємо до слушного часу, а коли ляхам прийде скрутна година i знову зачнуть до нас сунутись з братерством, щоб ми їм помагали, тодi ми те саме письмо добудемо i народовi прочитаємо. Тепер з цього, якби козацтво про се провiдало, могла би вийти яка халепа…
– Їх би, цих комiсарiв, зараз у Днiпрi потопити, мов цуценят.
– Нi, ми сього не зробимо, бо цiлий свiт назвав би нас дикарями. То було б справдi не лицарське дiло, за яке не минула би нас кара Божа.
– Хай же буде i по-твоєму, але ми зараз вiдпишемо королевi так, що йому аж у п'ятах похолоне.
– Нi, я гадаю, що ми тим разом нiчого писати не будемо, лиш скажемо панам комiсарам твердо слово, що цього не зробимо.
Тодi зажартував собi генеральний суддя:
– Ов! Товаришу Петре, то ти таки не хочеш поїхати у Царгород до султана в кайданах?
– Поїду тодi, як менi самому схочеться Царгород побачити, але без кайданiв, лише з отсею шаблею…
– Якби султан знав, що то за птиця Сагайдачний, - говорив, жартуючи, Iскра, - то би сам просив короля, щоб його у Царгород не посилати. Вiн би йому усiх жiнок розлюбив… От тепер, як ми вертали з Криму, то визволена ляшка трохи не вдурiла, так у нього влюбилася…
Всi стали смiятися, а Сагайдачний каже:
– Не пора тепер на жарт, панове товариство, тепер краще обдумаймо, що i як комiсарам вiдповiсти, щоб надто Польщi не обидити…