Сахалин
Шрифт:
– Да ведь ты же вчера говорил...
– То другое дело, милый человек! А вчерашнего числа, вчерашний разговор был. А сегодняшнего - сегодний. Мне деньги нужны, - за товар платить. А ежели ты должать да не платить, - так мы по-свойски. Братцы, что ж это? Грабеж?
– Какой же такой порядок в тюрьме пошел?
– орут храпы.
– Майданщику не платят! Мы с майданщика за майдан берем, а ему не платят! Кто же после этого майдан содержать будет? Чем тюрьма жить будет? Где такие порядки писаны?
– Мять будем, - заявляют "Иваны".
–
Все проиграно, кругом в долгу. Впереди - голодная смерть и переломанные ребра.
В эту-то минуту к потерявшему голову краткосрочному и подходит к р у ч е н ы й арестант, - торреадор каторги.
– Хочь, из беды выручу?
– Милостивец!
– Слухай, словечка не пророни. Есть тут такой-то, большесрочник, на тебя смахивает. Наймись за него в каторгу.
– На двадцать лет-то? Век загубить?
– с ужасом глядит на демона-искусителя арестант, которому и каторги-то всего три-четыре года.
– Все одно, - жизни тебе нет. Убьют за то, что в майдан не платишь, - аль-бо с голода подохнешь! А ты слухай хорошенько. Ты человек молодой, порядков не знаешь, а я человек крученый, все ходы и выходы знаю. Зачем навек иттить? Сбежим за первый сорт! Да тебе и вся, сколько есть, каторга поможет! Мы завсегда таких освобождаем! Сколько таких-то бегало. Такой-то, такой-то, такой-то!..
"Крученый" сыплет небывалыми фамилиями:
– Не слыхал? Так ты у других спроси, какие поумнее. Бежал, сказался бродягой, никто не выдаст, - на полтора года. Любехонько. "Сухарнику" ли не житье! А ты, мил человек, пойди к долгосрочнику да в ножки поклонись: чтоб тебя взял. Нас, таких-то, много.
Если будущий "сухарник" не соглашается, "крученому" остается только мигнуть.
– Бей его!
– вопит майданщик.
И каторга принимается истязать неисправного плательщика. На первый раз бьют без членовредительства, по большей части ногами между лопаток, и отнюдь не "в морду", чтоб сменщика "не портить". Но предупреждают:
– А дальше не по тебе, такому-сякому, будет! До тех пор бить станут, пока все до копеечки в майдан не отдашь!
"Иваны" и "храпы" следят за ним и не отступают ни на шаг: "чтоб не повесился". Голодный, избитый, во всем отчаявшийся он идет к долгосрочнику и говорит:
– Согласен!
– Помни же! Не я звал, - сам напросился. Чтоб потом не на попятную.
И начинается торг на человеческую жизнь. Торг мошеннический: долгосрочный арестант будто бы платит майданщику огромные фиктивные долги "сменщика". А "Иваны" и "храпы", делая вид, будто они надбивают цену, на самом деле оттягивают всякий грош у несчастного.
– Ты уже и ему дай, что на разживку!
– орут "храпы".
– С чего давать-то?
– кобенится наемщик.
– Эку прорву деньжищ-то платить! В майдан плати! У барохольщика его выкупи! За пайку за год вперед заплати. С чего давать?
– Ну, дай хоть пятишку!
– великодушничает какой-нибудь "Иван".
– Не обижай! Парень-то хорош. Да и
– Давать-то не из-за чего!
– Хошь пополам получку!
– шепчет несчастному "храп".
– За тебя орать стану, а то ничего не дадут. Хошь, что ли-ча?
– Ори!
– Чаво там пятишку!
– принимается орать "храп".
– Красненькую дать не грешно. Ты уже не обижай человека-то: твое ведь имя примет. Грехи несть будет! Давай красный билет!
– Пятишку с него будет.
– Красную!
– Цен этих в каторге нет!
Деньги-то ведь настоящие, не липовые[35].
– Да ведь и он-то настоящий, не липовый.
– Черт, будь по-вашему! Жертвую красную! Пущай чувствует, чье имя, отчество, фамилию носит!
– Вот это дело! Ай-да Сидор Карпович! Это - душа!
– Вот тебе и свадьба и тюрьме радость. Требуй, что ль, водки из майдана, Сидор Карпович! Дай молодых вспрыснуть. Дай им Бог совет да любовь!
– балагурит каторга.
– Майданщик, песий сын сиволапый, дела аль своего не знаешь? Свадьба, а ты водку не несешь!
И продал человек свою жизнь, свою участь за 10 рублей, - тогда как настоящая-то цена человеческой жизни на каторге, настоящая плата за "сменку" колеблется от 5 до 20 рублей. Половину из полученных 10 рублей возьмет себе, по условию, "храп" за то, что "надбавил" цену, а остальные пять отыграет "мастак" или возьмет майданщик, "в счет долга".
– Это что, что за тебя заплатили! Ты сам за себя поплати! За водку, мол, не плачено.
Или попросту украдут у сонного и пьяного. Тюрьме ни до чего до этого дела нет:
– Всякий о себе думай!
Но одна традиция свято соблюдается в тюрьме: человека, продавшего свою "участь", напаивают до безчувствия, чтобы не мучился.
– Тешь, дескать, свою проданную душу!
Он меняется со своим сменщиком платьем. Если раньше не носил кандалов, ему "пригоняют" на ноги кандалы, сменившийся рассказывает ему всю свою историю, и тот обязан рассказать ему свою, чтобы не сбиться где на допросе. Тут же "подгоняют приметы". Если у долгосрочного арестанта значилось в особых приметах несколько недостающих зубов, - то сменившемуся краткосрочному вырывают или выламывают нужное число зубов. Если в особых приметах значатся родимые пятна, - выжигают ляписом пятна на соответствующих местах. Все это делается обязательно в присутствии всей камеры.
– Помнишь же?
– спрашивают у сменившегося.
– Помню.
– Все, братцы, видели?
– Все!
– отвечает тюрьма.
Приказывают майданщику подать водку, - и "свадьба" кончена. Человек продал свою жизнь, взял чужое имя и превратился в с у х а р н и к а. Наниматель отныне - его х о з я и н. Если сухарник вздумал бы заявить о "свадьбе" по начальству и засыпать хозяина, - он будет убит. Другого наказания за это каторга не знает.
И вот на утро, снова с головой, которая трещит с похмелья, просыпается новый долгосрочный каторжник.