Сахарный немец
Шрифт:
В околодке нету водкя,
Да воды зато сколь хошь!
Если б водочки немножко
И поменьше бы воды...
Жалко нетути гармошки
Растуды-вашу-туды!
– Вот дьявол...
– Рубаха парень...
– Значит командир жив?
– Да куда он заденется?..
– Семен Семеныч!
– крикнул Иван Палыч, приставши на цыпочки.
– Эй, кто там, здорово живете!?
– Катись, Сенька, сюда скорей, катись, - кричим и мы тоже.
– А это вы?
– весело говорит Сенька, появляясь неторопливо на повороте,-
– Сенька, жив командир?
– строго спрашивает Иван Палыч.
– Не дивись коль скачут блохи.
Значит, водки напились,
Коли нет попа Ермохи,
Значит, богу помолись!
... в полном здравии, господин фельдфебель.
– Ну, слава богу!
– Известно!..
– Залило?
– Как полагается!
Смотрим мы на Сеньку, и самим нам веселее, как будто и беда случилась за неумелую шутку...
– Пьян Сенька, - думает каждый, - иль нет... его не поймешь... у него зады и переды - все вместе...
– Н-но?
– недоверчиво говорит Иван Палыч.
– Известно... Выбег я - эна - гляжу... река течет чуть-чуть не по крыше... Ну, думаю, если это у меня не от перепива, то надо будить их-высок... Будил, будил, устал будивши, как каторжный: не встает, да и только, ногой только все норовит под брюхо ударить... Чорт, думаю, с тобой! Вышел опять посмотреть, а вода-то все выше и выше... Вернулся, взял метло да по заду, по заду: еле отходил! Поднялся, да на меня:
– Ты, что,- говорит,- собачий сын, разум что ли потерял?
– Никак нет,- говорю,- тонем! Вот и пакет с вечера лежит, будить вас не хотел.
Посмотрел бумагу их высок, схватил метло, да по мне, да по мне, возил-возил, и коже, и роже попало, потом устал, должно быть, и говорит:
– Ты что же, сукин сын, не разбудил?
– Да, разве,- говорю,- ваше-высоко можно тревожить?
Схватился он, братцы мои, за голову, плачет, в грудь бьет:
– Беги скорей к фельдфебелю... Гумагу кажи...
– Что за бумага, Сенька?
– перебил его Иван Палыч,- подавай!
Сенька подал из-за пазухи синий пакет, Иван Палыч ноги расставил, на лбу гармошку развел и нараспев прочитал:
...Командиру двенадцатой роты. С получением сего приказываю вам в виду наводнения принять срочные меры и в случае надобности покинуть в порядке окопы и отступить...
Иван Палыч глупо оглянул нас всех и ни слова не молвил...
– Вспомнили, сукины дети!
– прошептал мне на ухо Пенкин.
– Трогай, братцы, тогда по резервам,- нерешительно сказал Иван Палыч.
– Что теперь только будет? Один раз не поверил, да не доложился, и вышла такая история,- про себя Иван Палыч подумал.
Иван Палыч хмуро пошел впереди, а мы за ним гусем...
В это время, кажется, совсем рядом, там, где кончаются окопы нашей двенадцатой роты, взошло веселое осеннее солнце и обдало красным искристым светом наши помертвевшие лица, забросало золотом мутную воду у ног и кладинки, а на окопный загиб вдалеке надела мученичес-кий красно-терновый венец, и из-под
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В ЦАРСТВЕ СИНЕЙ ЛАМПАДЫ
Смерть!
Нужна она, желанна она в свой час, и нет больше муки, если смерть в свой срок долго нейдет к человеку, уже сложившему в переднем углу на груди руки.
Тогда человечье сердце томится и тоскует по ней, как некогда оно томилось и тосковало, поджидая, когда черемушной веткой в окошко постучится любовь.
Хорошо умереть, коли в головах у тебя и в ногах теплятся тихо путеводные свечи, а у дома, плечом прислонившись к крыльцу, терпеливо дожидается сосновая крышка!
Тогда смерть похожа больше на заботливую, самую младшую внуку, которая закрывает деду нежной ручкой сгоревшие веки, тогда умереть можно с улыбкой, с хорошим неискаженным лицом...
Как умирают все мужики, вернувшись с пашни или сенокоса!
Но ничего нет смерти страшнее, и как не ужаснуться, не облиться холодом и трепетом с кончика волосинки и до мизинца, когда над тобой беззащитным, жалким, несмотря ни на какую силищу, кажется, с самого неба занесен нещадный чугунный колун, под которым сама земля дрожит и расступается, разлетаясь пылью и прахом, тогда... ничего нет смерти страшнее, тогда если и струсишь - будет не стыдно, потому... есть ли они на самом-то деле, эти герои?!..
Или выдумали их генералы?!..
Вернее, что так!
* * *
Когда немцы прекратили стрельбу, Зайчик встал и отряхнулся.
Земля даже за ворот набилась, сползая щекоткой по телу, и пробкой сидела в носу,- ничего и никого вокруг было не видно, то ли оттого, что сразу так затемнило из тучи, то ли потемнели глаза и их земля запорошила ни нашего штаба, ни немецких окопов на том берегу Двины, похожих на тонкую бровку над хитрым глазком,- все, все пропало, прикрытое черной пеленой предгрозовой пустоты.
Зайчику самому было в диковину, что большого страху он на этот раз под немецкими ядрами не испытал и даже про себя теперь счастливо улыбался, сладко поеживаясь и косясь в немецкую сторону, где уже привычно для глаза то и дело с одного и того же места поднимался кверху зеленый петух оглядит, окинет далеко зеленым глазом, лопнет, и посыпется в разные стороны отливный хвост, и видно издали, как падают в темноту топыристые перья, а из-под самых ног у Зайчика, словно из земли, выпрыгнут темные тени и... в перебежку!.. И свежие ямы от немецких разрывов, с лосной, еще необветренной землей по краям, поглядят на него, как большие пустые глаза человека, забытого смертью.