САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
Глава 12
Как выяснилось несколькими мгновениями сонной действительности спустя, никакой лестницы не оказалось. Как не оказалось ни длинного спуска по ней, ни громыхающего впереди домового в виде колёсного чайника. Во второй части своего сегодняшнего сна (или третьей, если считать предисловие с невидимым домовым) Сакуров просто продолжил давешнее путешествие с трёхногим инопланетянином. В общем, он шёл за ним и с каким-то болезненным любопытством осматривался по сторонам, на нефтяные вышки, пирамиды и плетущегося позади Семёныча в бедуинском прикиде. Но наибольшее любопытство возбуждал сам трёхногий инопланетянин в виде зеркала неопределённой формы с перевёрнутым отражением
«Вот и прикинь, что отражение перевёрнутое, когда такая ненадёжная видимость», - с восторгом изумлённого зеваки думал Сакуров и продолжал озираться на окружающую его зазеркальную действительность. Вышки с пирамидами, кстати, приказали долго жить, Семёныч уже не плёлся позади, но вкруг, сколько хватало глаз, простиралось двухцветное болото, а впереди маячила Красная горка.
«Ух, ты! – с новым восторгом подумал Сакуров. – Так это ж наше болото! Кочки синие, а промеж них – жёлто! И инопланетян, зараза, теперь двухцветный! Зато горка, в натуре, красная! Интересно, а куда делось отражение? Или это он спиной ко мне повернулся? Нет, так дело не пойдёт: надо попробовать разглядеть его спереди».
Сакуров, чтобы ещё раз взглянуть на своё отражение, попытался обогнать провожатого, но ни черта у него не вышло. Данное обстоятельство вызвало дополнительное любопытство, а память услужливо подсказала, что раньше, для того чтобы разглядеть отражение, никакого инопланетянина обгонять не приходилось, потому что его – отражение – было видно со всех сторон.
«Феноменально!» - мысленно воскликнул Сакуров, снова пытался обогнать провожатого, снова у него ничего не получалось, от чего его любопытство только усиливалось. Единственно, что сейчас не трогало Константина Матвеевича, это неведомая (или неведомый) Сакура.
«А что – Сакура? – мелькало где-то среди вороха второстепенных мыслей. – Сакура как Сакура…»
– Послушайте, любезный! – решил подать голос Константин Матвеевич, кстати, вспомнив, что за всё время знакомства с инопланетянином они сказали друг другу не более шести фраз. – Не могли бы вы идти немного помедленней?
– Не могу, - сухо обронил инопланетянин и поддал хода.
«Ну, если мы так быстро будем идти, очень скоро окажемся на горке, а там и до деревни рукой подать», - решил Сакуров. Зачем им подниматься на горку по пути в деревню, об этом Константин Матвеевич не подумал, но почему-то твёрдо знал, что идут они именно в деревню.
– Скажите, - снова обратился Сакуров к инопланетянину, - а вы из какой цивилизации?
Спросив, Константин Матвеевич так и обмер от любознательного экстаза, одновременно испытав сильнейшее недовольство самим собой, - почему он не спросил о такой важной вещи сразу?
– Из трансцендентальной, - ответил инопланетянин.
– Я так и знал! – радостно воскликнул Сакуров, спугивая синих рогатых жаб, барахтающихся в жёлтых болотинах. Он понятия не имел, что означает трансцендентальный, но его уверенность в правильности названия места, откуда прибыл его несколько странный проводник, от этого не становилась меньше.
– Только я никакой не инопланетянин, - решил огорошить Сакурова трёхногий. Сейчас, поспешая впереди спутника, он не выписывал зигзагов, но прыгал по кочкам довольно прямолинейно.
– Я так и знал! – совершенно не огорчился Сакуров.
– Что я из трансцендентной цивилизации? (23)
– Что вы не инопланетянин!
– А кто я?
–
Давным-давно, ещё в начале своей морской карьеры, когда Сакуров болтался на буксире между Сухуми и Батуми в должности старпома, он пристрастился к отгадыванию кроссвордов с фрагментами в журнале «Наука и жизнь». А однажды бывший старпом забуксовал на слове по вертикали со второй буквой «а» и предпоследней - «мягким знаком». Фрагментом, указывающим ключ к разгадке слова, была очень плохая фотография какой-то сильно подержанной гравюры. Устав биться над неизвестным словом, Константин Матвеевич взял в корабельной библиотечке следующий номер журнала и узнал, что мужика с плохой фотографии звать Парацельс. Затем Сакуров не поленился сходить в городскую библиотеку, там он воспользовался большой советской энциклопедией, нашёл в одном из томов пресловутого Парацельса и узнал про годы его жизни с 1493 по 1541 включительно плюс всю подноготную данного фрукта, известную авторам вышеупомянутой энциклопедии.
«Вот, козлы! – разозлился тогда старпом ветхого буксира на составителей кроссворда. – Они бы ещё сюда фотографию Матфея, который написал евангелие от Луки, впарили и спросили бы, кто сей деятель есть?»
Разозлиться он – разозлился, но на всю оставшуюся жизнь запомнил полные реквизиты основателя ятрохимии и небольшое лирическое отступление в энциклопедии насчёт образовавшихся в Советском Союзе двух научных школ, которые спорили, как правильно произносить главную фамилию древнего врачевателя: Гогенхейм или Гогенгейм. Спорили они, разумеется, за казённый счёт, потому что в советские времена поощряли всякие науки.
– Да, я Парацельс, - без ложной скромности подтвердил проводник Сакурова и полуобернулся к нему. Сейчас он представлял собой несколько вычурный трельяж, усугублённый, помимо мебельных, тремя родными разными ногами великого целителя. В зеркале продолжал маячить перевёрнутый Сакуров, но по грудь, потому что его голова оказалась ниже нижнего обрамления овального зеркала.
«И никуда я не перетекаю», - отметил Константин Матвеевич более или менее приемлемую цельность своего отражения и сделал ещё одну попытку забежать перед провожатым, но тот ускорился, при этом снова пошёл зигзагами.
«Понятно!» - осенило Сакурова, и он тоже ускорился, но зигзагов повторять не стал, лишь старался не отстать и не свалиться с синей кочки в жёлтую промежность. Так они довольно долго брели до подножия Красной горки, хотя, казалось, протяни руку и – вот она. Да ещё эти рогатые лягушки. Они мешали движению не только Сакурова, но и Парацельса. И если у Сакурова синие лягушки просто путались под ногами, то по отношению к Парацельсу рогатые твари придумали особенно злокозненную тактику. А именно: когда тот делал зигзаг вправо, на его двухцветную спину прыгали левые лягушки, когда Парацельс сворачивал влево – на его спину прыгали правые лягушки. Запрыгнув на спину старинного врачевателя и придумщика ятрохимии (24), и правые, и левые лягушки начинали чувствительно бодать свою жертву, и тот даже сбивался со своего ритмичного зигзага. Константин Матвеевич, наблюдая подобное безобразие, обратил внимание на тот странный факт, что, оказавшись на двухцветной спине из жёлтых и синих полос, расположенных весьма произвольно, лягушки тоже становились двухцветными, но почему-то не мимикрировали, и Сакуров видел их так же хорошо, как блох на голой розовой собаке. Впрочем, как и самого проводника, вроде бы и синего с жёлтым, но заметного на фоне сине-жёлтого ландшафта на манер свежего мухомора в палой траве чисто золотого цвета. Другими словами, ни Парацельс, ни лягушки не собирались маскироваться, и это получалось у них тем эффективней, чем больше предпосылок они для этого имели.