Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Но… Лимор спала, ты сам сказал, что это доказано!
— Доказано, что она приняла снотворное. Но когда? До грозы или после? На этот вопрос экспертиза ответа не дала, потому что перед ней такой вопрос и не ставился. Я попросил Рона, и он сегодня проверил выводы… В общем, лекарство она приняла не раньше часа ночи.
— Это еще не улика, — упрямо сказала Наташа, не желавшая расставаться со своей версией.
— Улика, хотя и косвенная. Но мы нашли и прямую. Лимор наступила на струйку крови, а не Игаль, и не заметила этого. На подошвах ее тапочек обнаружены следы, так что…
— Но ей-то зачем было убивать отца? — поразилась
— Представь себе. Точнее, не у нее самой, а у ее бывшего мужа, которого она продолжала любить так сильно, что столкнула с лестницы собственного отца. Муж ее бросил, а она… Нет, женщины — странные существа, — заключил Беркович.
— Не более странные, чем мужчины, — заявила Наташа. — Разве так трудно понять, что ради любви женщина готова на все?
Утро выдалось таким промозглым, что не только идти на работу, но даже открывать глаза не хотелось. К тому же, Арончик посреди ночи проснулся и закатил скандал. Ничего у сына не болело — во всяком случае, когда Наташа поднималась и входила в детскую, Арончик переставал кричать, лицо его озарялось улыбкой.
— Ему просто хочется играть, — сказала Наташа.
— В два часа ночи? — пробормотал Беркович и накрылся с головой одеялом.
Голова у него утром болела так, будто он всю ночь бодрствовал, решая сложную проблему: убил Арона Шпигеля кто-то из работников театра или это все-таки сделал посторонний?
Беркович размышлял над этой проблемой вторые сутки, но не продвинулся ни на шаг, если, конечно, считать шаги только в правильном направлении.
Позавчера вечером во время спектакля “Странные люди” в театре “Барабан” был убит выстрелом из пистолета артист Арон Шпигель, игравший роль главного героя. Заканчивалось второе действие, оставалось отыграть последнюю сцену — как граф Бональдо (артист Арон Шпигель) настигает своего смертельного врага Джино Гадони (артист Марк Тараш) и после короткого нервного диалога выпускает в него две пули из бутафорского — какой еще может быть на сцене? — пистолета. Пистоны обычно хлопали так, что у зрителей в первых рядах закладывало уши.
Так произошло и на этот раз. Тараш картинно схватился обеими руками за грудь и повалился на спину, а Шпигель, вместо того, чтобы воскликнуть: “Боже! Я убил его!”, испустил вопль и упал в трех метрах от ничего не понявшего коллеги.
Помощник режиссера тоже в первые мгновения ничего не понял. Он даже спросил громким шепотом у Шпигеля, что тот себе позволяет, но ответа не получил. Лишь увидев, как вокруг головы артиста расплывается темное пятно, помощник режиссера дал команду опустить занавес.
Старший инспектор Беркович и эксперт-криминалист Хан, прибыв по вызову вместе с оперативной группой, констатировали смерть артиста, последовавшую от пулевого ранения в затылок. Стрелял — это не вызывало сомнений — кто-то, стоявший позади деревянной декорации, изображавшей старую мельницу. Между досками было достаточно щелей, прицелиться и выстрелить не составляло труда, особенно если учесть, что Шпигель стоял в тот момент в полуметре от декорации.
Зрителей, желавших знать, что да как, уговорили покинуть театр, а все двери, что вели за сцену, закрыли. Заперли и рабочий выход из театра. По словам вахтера, никто не выходил через этот выход после начала второго действия. По словам помощника режиссера,
За сценой в тот момент было всего одиннадцать человек, и все они уверяли, что видели друг друга. Помощник режиссера стоял в главной кулисе, два актера и актриса, исполнительница роли героини, находились в коридорчике, который вел в гримуборные, но оттуда прекрасно видели сцену и помощника режиссера. Семь человек — рабочие, пожарный и осветитель — занимались своим делом по разные стороны сцены, но видели и друг друга, и помощника режиссера, и группу актеров в коридоре. Никто, по их словам, за декорацию не заходил и никто не выходил оттуда до прибытия полиции.
И, разумеется, ни у кого не оказалось при себе огнестрельного оружия. Процедура, конечно, неприятная, но всех пришлось обыскать, а потом еще и в закулисной части обыск провели, что заняло большую часть ночи. За это время Беркович допросил всех задержанных, а потом отпустил их, потому что никаких причин для подозрений не оказалось.
С тех пор прошло больше суток, Беркович надеялся отоспаться, но игры Арончика не позволили этого сделать. На работу старший инпектор пришел с такой тяжелой головой, что ясно было: ничего путного он в этот день не придумает. Но и пускать дело на самотек тоже было нельзя, и Беркович поехал в театр, где в эти утренние часы не было никого из артистов, а рабочие сцены устанавливали декорации для репетиции вечернего спектакля. Старший инспектор прошел в кабинет главного режиссера Ноаха Ахимеира, который на позавчерашнем спектакле не был и ничем следствию помочь не мог.
Из часового разговора Берковичу удалось узнать, что актером Шпигель был замечательным, но в личной жизни ему не везло — жена от него ушла два года назад. В театре Шпигеля не любили за его острый язык и удивительное умение устраивать гадости, которые он почему-то считал смешными розыгрышами. Не любили — это еще мягко сказано. Многие его просто ненавидели и с удовольствием пустили бы Шпигелю пулю в затылок. Одно дело, впрочем, желать чего-то, и совсем другое — осуществить желание на деле, причем так, чтобы никто из находившихся за кулисами людей этого не заметил.
— Придется отказаться от пяти спектаклей, — вздохнул Ахимеир. — В них у Шпигеля не было замены.
— А Тараш? — спросил Беркович. — Он хороший актер?
— Хороший, — кивнул Ахимеир. — Но Гамлет, к примеру, из него не получится. Кстати, жена Шпигеля ушла именно к Тарашу, так что, когда во время спектакля Арон стрелял в Марка, мне всегда казалось, что он представлял, как делает это на самом деле.
— На самом деле, — напомнил Беркович, — убит оказался не Тараш, а Шпигель.
После разговора с режиссером голова разболелась еще сильнее. Версия не прорисовывалась. Но кто-то же из одиннадцати допрошенных вчера людей имел и мотив, и возможность — ведь никто, кроме одного из них, не имел физической возможности убить Шпигеля! Впрочем, и эти одиннадцать такой возможности практически не имели, если действительно все время находились в поле зрения друг друга. Да и оружия у них не было, и на пальцах не оказалось следов пороховой гари. Никто из них в тот вечер не стрелял, это Рон Хан утверждал уверенно, и у Берковича не было основания не доверять выводам экспертизы.