Салат из креветок с убийством
Шрифт:
Старший инспектор хотел вернуться домой пораньше, чтобы немного поспать и привести мозг в рабочее состояние, но вместо этого принялся перечитывать протоколы ночных допросов. Одиннадцать человек. Действительно ли они каждый момент времени видели друг друга? Помощник режиссера видел стоявшего в противоположной кулисе пожарного, тот наблюдал за осветителем, осветитель видел стоявших в коридоре артистов, те были вместе и, следовательно, никто из них не убивал… В общем, заколдованный круг. А Марк Тараш, в которого Шпигель стрелял из своего пугача, видеть ничего не мог,
Перед тем, как отправиться домой, Беркович спустился в отдел судебной экспертизы, где застал Хана, вносившего в компьютер какие-то числа.
— Я так и не нашел, за что уцепиться в деле Шпигеля, — признался старший инспектор. — Мистика какая-то.
— Я тоже весь день над этим размышлял, — сказал Хан. — Версии не моя область, но то, что никто из этой компании не стрелял, — объективный факт. Когда человек стреляет из пистолета, на ладони в течение некоторого времени обязательно можно обнаружить следы пороха.
— Что ты мне рассказываешь? — воскликнул Беркович. — Я прекрасно понимаю, что никто из них стрелять не мог. Но стрелял же! Никто не мог незамеченным проникнуть за декорацию. Но проник же! И никто не мог из театра выйти, чтобы вахтер его не заметил.
— А если все-таки вышел? — спросил Хан. — Если кто-то мог невидимкой проникнуть за кулисы, он мог таким же невидимкой пройти мимо вахтера.
— Или… — медленно сказал Беркович. — Послушай, Рон, я вспомнил одну фразу, которую мне сказал главный режиссер театра. “Шпигель стрелял в Тараша так, будто хотел это сделать на самом деле”.
— И что? — поднял брови эксперт. — Убили-то Шпигеля, а не Тараша.
— Тараш увел у Шпигеля жену, — напомнил Беркович.
— Так ведь Тараш увел у Шпигеля, а не наоборот!
— Шпигеля все ненавидели.
— Не пойму я, куда ты клонишь, — пожаловался Хан.
— Пойду, — вздохнул Беркович. — Появилась одна мысль, но никак не думается, голова, как бревно…
Поужинав и пропустив мимо сознания рассказ Наташи о том, как они с Арончиком гуляли в парке, Беркович неожиданно спросил:
— Ты еще дружишь с Дорой?
— Ну… — растерялась Наташа. — Мы болтаем по телефону. Но почему ты…
— Она все такая же театралка? И в “Барабан” ходит?
— Конечно.
— Спроси у нее, пожалуйста, были ли она на позавчерашнем представлении. Там артиста убили…
— Я и спрашивать не стану. Она мне уже три раза эту историю рассказывала: как перед самым концом спектакля кто-то стрелял в главного героя.
— Значит, она там была?
— Была. А что, ты ведешь это дело?
— Я хочу поговорить с Дорой, — воскликнул Беркович, — позвони ей и дай мне трубку.
Минуту спустя он задал наконец мучивший его вопрос:
— Дора, там ведь по ходу пьесы Бональдо должен был стрелять в Гадони.
— Да, а вместо этого сам вдруг упал и…
— Что значит “вместо этого”? Артист Тараш упал, когда в него стрелял артист Шпигель. Звук выстрела из-за декорации слился со звуком пугача.
— Может, Тараш и упал, — неуверенно сказала Дора. — Я не видела, его ведь на сцене не было.
— Как
— Ну как… Они спорили, перешли на крик, потом Бональдо — то есть, Шпигель — вытащил пистолет, а Гадони — ну, Тараш — бросился бежать, и Бональдо выстрелил ему вслед. Один раз, потом еще, а потом упал.
— Вот как! — вскричал Беркович. — Спасибо, Дора, вы просто гений!
Положив трубку, он тут же набрал домашний номер Хана.
— Рон, — сказал Беркович, — мы оба лопухи. Мы проверили всех, кроме Тараша.
— А его-то зачем было проверять? — удивился Хан. — Кто совсем уж никак не мог убить Шпигеля, так это Тараш. Он же лежал на сцене…
— Должен был лежать, согласно пьесе! Но его на сцене не было. Он выбежал за кулисы, обогнул декорации, выстрелил в Шпигеля и вернулся — в это время уже началась паника, занавес опустили, так что ему даже и ложиться не нужно было.
— Но его видели сотни людей, включая и тех, что стояли за кулисами!
— Если ты говоришь о зрителях, то они Тараша как раз и не видели. А если говоришь о тех, кто стоял за сценой… Я думаю, все они соучастники этого преступления.
На следующее утро, уже оформив нужные документы, Беркович рассказывал старшему инспектору Хутиэли:
— Шпигеля в театре ненавидели и сговорились убить. Все, кто был в тот вечер за кулисами, знали, что произойдет, и заранее обсудили, что станут говорить полиции. А зрители восприняли все произошедшее, как деталь представления. И то, что после выстрела Шпигеля Тараш бросился бежать, и то, что Шпигель выстрелил ему вслед — а что ему оставалось делать? Он наверняка в эти последние секунды жизни не понял, почему Тараш не падает, но продолжал играть роль. Я был уверен, что уж кто-кто, а актер, лежавший на сцене, не мог иметь отношения к убийству.
— Это твои предположения, или ты уже получил доказательства? — поинтересовался Хутиэли.
— Оружие. Пистолет найден при обыске в квартире Тараша. Калибр соответствует, Рон сейчас проводит баллистическую экспертизу.
— Ну что ж, — улыбнулся Хутиэли, — поздравляю, Борис, и радуюсь вместе с тобой.
— Да мне не до радости, — махнул рукой Беркович. — Мне бы поспать часов десять…
— Боря, — сказала Наташа, открыв газету на странице, где была помещена фотография Орны Амихай, с гордым видом шествовавшей между двумя полицейскими, в одном из которых нетрудно было узнать старшего инспектора Берковича, — Боря, она действительно застрелила своего мужа?
Беркович с трудом отвлекся от телевизора — шла прямая трансляция баскетбольного матча европейской Суперлиги, до финального свистка оставались считанные секунды, а тель-авивский “Маккаби”, хотя и вел в счете, но с минимальным отрывом.
— Да, — сказал Беркович рассеянно. — Во всяком случае, она в этом призналась.
— Не понимаю, Боря, — с досадой сказала Наташа. — Что значит “призналась”? Я не первый год за тобой замужем — что-то не помню, чтобы ты арестовывал людей только по их собственному признанию.