Салават Юлаев
Шрифт:
Мулла окончил поучение, отъехал в свой кош, и все разошлись.
Старшина Юлай подошёл к кружку детворы, сидевшей невдалеке от его коша.
— Я завтра яйцо понесу зубами и не выроню. Сегодня целые сто шагов пронёс! — говорил один из мальчиков.
— Я тоже понесу!
— Ахметка вас всех победит, он ложку не выронит. У него зубы такие крепкие, что он самые толстые бараньи мослы разгрызает! — поддразнил ребят сидевший тут же Салават, который строгал и отглаживал стрелу.
— Никто никого не победит, — сказал Юлай детям. — Мулла Сакья не велит сабантуй играть. Говорит: аллах запретил, большой грех будет…
— Вот старый ишак! — брякнул, не подумавши, Салават, и
— А ты знаешь, что русские начальники делают с такими языками? — строго спросил отец. — Не знаешь? Постой, как отрежут — узнаешь!
Юлай отпустил ухо. Салават, как ни в чём не бывало, принялся вновь за стрелу.
— Время придёт, мы русским начальникам вырежем языки! — буркнул он.
— Ну, ну! — сурово и угрожающе цыкнул Юлай. — Потрещи мне, сорока!
Старшина пошёл в кош.
— А как же награда? Как же подарки? Кому же теперь полотенца и тюбетейки? — встревоженно загалдели ребята, потому что каждый из них рассчитывал на состязаниях получить награду из вещей, собранных нарочно для этого к празднику со всего юрта.
— А может быть, старшина пошутил?
— Или мулла посмеялся над всеми? — выразил надежду кто-то из мальчиков.
— Можно узнать у Кинзи. Он все у муллы разузнает.
— Салават, съезди к Кинзе! — стали просить ребята.
Салавату и самому хотелось завтра принять участие в состязаниях. Он рассчитывал, что его допустят к скачке со взрослыми. Он был высок ростом, ловок, силён, и, хотя ему было только четырнадцать лет, он был во всём как девятнадцатилетний парень.
Он знал, что победит подростков в любом состязании, и поэтому оно было ему почти неинтересно. Принять участие в состязаниях взрослых он ещё не мог по возрасту, но всё же надеялся на особое разрешение старейшин праздника.
«Вот если бы быть женатым, то не смотрели бы на года! — думал он. — Раз женат, то, значит, и взрослый!
А сколько женатых парней не полезут со мной тягаться! Байбулата женили, а выглядит он и сейчас моложе, чем я. Посмотреть на женатых — нисколько я не моложе!..»
Салават спрятал в колчан стрелу и уже вскочил было на лошадь, чтобы поехать к кошу муллы и повидаться с Кинзей, когда его окликнул отец:
— Поезжай-ка к соседям, к мулле, к Бурнашу, потом к Рысабаю. Скажи, что приехал мой брат с сыновьями и я варю бишбармак, пусть едут на угощение.
Салават тронул коня.
— Постой, — остановил отец. — Если спросит мулла, то скажи, что вовсе не к сабантую зову, а потому, что приехали гости…
Салават поскакал.
Широкая степь была залита солнцем, ещё не успевшим опалить сочную зелень и нарядные весенние цветы. Облитые солнцем, стояли вершины гор на краю степи. Воздух дрожал за невидимой дымкой прозрачных утренних испарений, и каждая капля росы в траве так сияла, словно хотела в блеске своём спорить с самим солнцем.
Грудь дышала легко. Радостной иноходью бежал рыженький жеребчик по степи, и Салавату весело было ехать по ней и без смысла петь, просто ласково называя предметы — синий воздух, серебряную речку, зелёную степь и высокие золотые горы…
У ближнего коша он крикнул привет и сошёл с лошади, поклонился и попросил соседа приехать к отцу. Он обратился по-учёному, вежливо умоляя соседа доставить отцу радость и осветить его кош светом своего присутствия. Получив согласие, Салават снова вскочил на лошадь и тронулся дальше.
У коша муллы Салават столкнулся с Кинзей. Толстяк был занят тем, что быстро пятился раком на четвереньках, неся в зубах ложку с яйцом.
«Значит, мулла
Но в тот же миг Кинзя с таинственным видом прижал пальцы к губам. И Салават узнал от него, что мулла запрещает сыну языческие игры, и он упражняется потихоньку, пользуясь тем, что отец отдыхает после еды.
Передав через друга посланное отцом приглашение, не тревожа муллу, Салават тронулся дальше.
Он пригласил старика Бурнаша вместе с Хамитом в пустился к кошу Рысабая.
Рысабай был человек такой же богатый, как сам старшина Юлай. Он никогда не был замешан ни в каком мятеже, никогда не подавал повода к недовольству со стороны русских начальников. Дед Рысабая спорил за первенство в своём роду с дедом Юлая Шиганаем, который был старшиною Шайтан-Кудейского юрта. Оба были тарханы, у обоих были жалованные грамоты на право владения покосами, рыбными ловлями, лесами, звериными промыслами и на сбор ясака с простых башкир. Но дед Юлая, старшина Шиганай, попал в немилость к властям после большого кровавого восстания башкир, когда царский комиссар Сергеев отнимал у башкир тарханные грамоты. И хотя потом царь Пётр указал казнить самого Сергеева за жестокость и жадность, но тарханная грамота к Шиганаю уже никогда не вернулась. Дед Рысабая, оставшийся в стороне от восстания в числе «верных» башкир, сделался тогда старшиной вместо Шиганая. Отец Рысабая стал старшиною после своего отца. Отец Юлая, хоть был богачом, равным по знатности с отцом Рысабая, так и не получил в свои руки старшинства и власти. Юлай возвратился с войны, награждённый медалью. Вскоре после его возвращения умер отец Рысабая. Рысабай рассчитывал стать старшиной после смерти отца, но шайтан-кудейские башкиры устали от насилий Рысабаева рода и не захотели избрать Рысабая. Русские начальники тоже подумали, что от наследственного старшинства может оказаться недалеко до ханских притязаний. Поэтому награждённый медалью за удаль в боях Юлай был охотно избран башкирами и утверждён провинциальным начальством. Позволив башкирам Шайтан-Кудейского юрта избрать старшиной Юлая, исецкий воевода назначил Рысабаева сына Бухаира писарем при Юлае. Русскому начальству было выгодно это, потому что писарь всегда мог следить за всем, что делает старшина, а по вражде между их семьями и донёс бы начальству о каждом опасном шаге соперника.
Юлай был достаточно проницателен, чтобы понять, что писарь поставлен при нём соглядатаем. Он разумел, что Рысабай его враг, но ни одно угощение в доме Юлая не могло обойтись без Рысабая и его сына. Ни один праздник в доме Рысабая не обходился без старшины. Враги были вежливы и приветливы между собой, и если смотреть со стороны, то их можно было принять за близких друзей.
Салават проскакал по степи, перевалил через небольшую гору и с вершины её над рекой близ опушки леса увидел кочевье в несколько кошей из белого войлока, бродивший вблизи табун лошадей, пасущихся невдалеке овец и множество войлочных и камышовых кочевок. Это был стан Рысабая с его огромным семейством, с его пастухами, слугами и богатствами…
Спустившись с горы, Салават подъехал к богатому кошу хозяина, сошёл с конька и задержался у входа, чтобы приготовить торжественные, витиеватые слова, не хуже тех, какие мог произнести Бухаир, если бы был послан пригласить Юлая в кош своего отца.
Полог коша был чуть откинут и позволял видеть, что происходит внутри. Ровесница Салавата, сестра писаря Амина, стояла среди коша, закрыв ладонями лицо, и с плачем причитала, шевеля большим пальцем босой ноги, который сиротливо выглядывал из-под длинного, до земли, платья, и косясь на отца сквозь щёлку между ладоней.