Салават Юлаев
Шрифт:
— Кто? — с усилием спросил молодой кузнец.
— Башкирцы, — громко ответил старик при общем молчании.
— Русских в сражению отослали, а сами народ убивать, — подтвердил второй.
— Какие башкирцы? — громко спросил Салават.
— Твои, проклятый, твои! — крикнула женщина в задних рядах. — Деревню хотели поджечь, добра пограбили, бабу убили!..
— Мы вам сабли да пики готовь, мы за вас воевать, а вы и на нас же! — подхватила другая женщина, наступая на Салавата.
— Иван Наумыч ушёл — вы и русский народ губить!
— Сдадимся все Михельсону!
— Мы не враги государыне!
— Бить вас самих! — кричали со всех сторон заводчане, наступая
Заполнив кузницу, толпа, как перелившаяся через край, теснилась и за её дверьми. Салават растерялся.
— Какие башкирцы, какие? — ещё раз громко, в отчаянии, повторил он.
Но его никто не слыхал и не слушал… Словно звериный вой раздавался кругом… И вдруг сквозь расступившуюся толпу литейщик — начальник обоза, широкоплечий рыжий силач — втащил за шиворот молодого башкирина и швырнул его на землю, в ноги толпе.
— Вот он! — громко воскликнул литейщик.
Пленник вскочил на ноги. Это был Абдрахман… Он стоял, дерзко глядя на всю толпу. Глаза бесстрашно и злобно горели. Будь в руках у него оружие, он бросился бы на всех сразу.
— Абдрахман?! — в смятении произнёс Салават. И через силу он громко и внятно спросил: — С кем был?
— С ханом, — твёрдо сказал Абдрахман, смело взглянув в лицо Салавата.
— Изменник!.. — шагнув вперёд, сказал Салават, и голос его пресёкся от гнева.
— Я не изменник хану, — ответил юноша. — Он послан богом, чтобы избавить башкир от русских… Я первый его наиб. — Абдрахман заключил дерзко: — Хан не станет кнутом бить башкир для забавы русских…
— Ты убил женщину? — перебил его Салават.
— Я, — так же смело и прямо признался Абдрахман.
Толпа заводчан замолкла, следя за допросом, в котором не понимала ни слова.
Салават молча выдернул из-за пояса пистолет.
— Тохта! Тор, тор, Салават! [26] — вдруг закричал старик, протолкавшийся сквозь толпу. Это был лесной кузнец, отец Абдрахмана. Он хотел закрыть сына своим телом.
— Я спас тебе жизнь, — торопливо сказал Абдрахман, и голос его сорвался, но глаза глядели все так же без страха в лицо Салавата.
26
Погоди! Стой, стой, Салават!
Старик не успел заслонить собой Абдрахмана от пули.
— Абдрахман'м! — отчаянно закричал старик и упал на труп сына.
Чтобы скрыть лицо от людей, Салават отвернулся и отошёл к одному из пылающих горнов.
Молча стояла над трупами заводская толпа. В тишине слышался только старческий крик отца Абдрахмана.
— Сын мой, сын! Абдрахман! — кричал он со старческим хрипом. — Бей, бей и меня, ты, грязный отступник! — Он разодрал одежду и обнажил тёмную грудь. — Режь ножом, бей, стреляй! — кричал он. Лёжа в ногах убитого сына, он поднял вверх руку. — Будь проклят! — воскликнул он. — Будь ты хромым и слепым! Пусть сын твой будет горбатым и глухонемым!
Салават не слыхал ничего. Он не слышал ни плача осиротелой девочки, ни проклятий старика, ни самой тишины за своей спиной…
Он сам не боялся смерти и потому всегда убивал спокойно. Он никогда не задумывался над убитым. Солдат, офицер, дворянский холоп, защищавший жизнь и жилище своего господина, — много их погибло от выстрелов и ударов юного батыра, и Салават, убивая, не вспоминал их лиц.
Но смерть Абдрахмана была необычна. Смерть от руки того, кому сам он спас жизнь. Казнь за чужую вину…
«Он мог бы быть преданным, верным другом, любимым братом, этот горный орлёнок, этот красивый мальчик со смелым взглядом и вздёрнутой головой», — думал о нём Салават.
В ушах его глухо ухала кровь, словно мгновения, летя, взмахивали лёгкими крыльями.
«Время уходит!» — мелькнуло в уме Салавата. — Ещё немного — и враг перегонит нас, и страшная смерть Абдрахмана станет тогда бесплодной…»
Салават повернулся от горна внезапно, шагнул к наковальне, поднял кувалду и тяжело, со всего размаху, ударил. Звон всколыхнул толпу. Взгляды всех устремились к Салавату.
Тяжёлый, упругий рывок от удара стали о сталь встряхнул все тело Салавата и сразу собрал словно в узел все нужные мысли.
Салават вдохнул полной грудью воздух, и голос его прозвучал гулко и внятно.
— Русский народ! — негромко, но твёрдо сказал он, обращаясь ко всем. — У нас один царь, одна воля, одна кровь… Час время терять нельзя. Чёрная птица летит на наше гнездо.
Салават опустил голову, словно ища слов, и вдруг громко, беспрекословно добавил:
— Айда все, на коней садиться!
Заводские рабочие поняли, что было в душе Салавата. Быстро пошли во двор. Салават взглянул на ненужные новые латы, в которые думал одеть Абдрахмана, и вышел вслед за толпой.
Во дворе его встретил гонец из дозора. Он сообщил, что у реки Уйтеляк Михельсон остановился ночлегом.
Предрассветный холод, фырканье лошадей, неясные очертания вооружённой толпы, сдержанный разноголосый говор, скупые движения — все отвлекло Салавата от Абдрахмана. Он стал опять начальником войска и понял, что Абдрахман должен был умереть для восстановления единства башкир и русских.
Перед лицом опасности вспышка вражды рассеялась. Смерть Абдрахмана словно бы искупила его вину и вновь привлекла доверие русских к башкирам.
Они вышли с завода без криков, без шума и направились к башкирскому табору. Они сознавали, что надо спешить, и двигались быстро.
Уверенность возвратилась к Салавату, когда он увидел Кинзю во главе готового к бою войска. Башкиры сидели уже в сёдлах. Коши их были сложены. Стада и обозы с поклажей готовились тронуться за реку Сюм.
Кинзя подал знак башкирам, и весь огромный отряд широкой живой рекой потёк вперёд.