Салтыков-Щедрин. Искусство сатиры
Шрифт:
Все это нашло свое рельефное отражение в сатирическом зеркале «Современной идиллии». Щедрин издевательски высмеял обезумевшее в своем реакционном рвении начальство, завершив это знаменитой «Сказкой о ретивом начальнике». Сатирик заклеймил презрением нравственно растленных «героев» реакции, дав их обобщенный портрет в фельетоне о негодяе «Властитель дум».
Перепуганные либералы нашли в романе достойное выражение в образах двух «идеально-благонамеренных скотин», разыгрывающих жалкую комедию шкурного приспособления. И рядом с «героями» шутовской комедии, утратившими человеческий образ, Щедрин показывает подлинно человеческую трагедию борцов, ставших жертвами свирепой реакции (суд над «злополучным пискарем»), и трагедию тружеников деревни, ограбленных кулаками и начальством (статистическое
Реакция 80-х годов ополчилась прежде всего против революционной интеллигенции. В соответствии с этим слова «революция» и «сицилисты» произносятся действующими лицами «Современной идиллии» очень часто. В романе одни мечутся в страхе быть принятыми за революционеров, другие занимаются выслеживанием и ловлей революционеров. Однако любопытно то обстоятельство, что Щедрин нигде не показывает непосредственного столкновения реакционеров с действительно революционно настроенными людьми. Он не имел легальной возможности представить в романе революционеров и лишь отчасти коснулся их в драматической сцене «Злополучный пискарь». В целом же вся шутовская трагедия разыгрывается вокруг двух, в сущности, политически безопасных либералов из дворян, ошибочно принимаемых шпионами за революционеров. Такая ситуация была вполне реалистична. Реакция взяла под подозрение широкие культурные слои общества, открыла разнузданную кампанию против интеллигенции вообще, мобилизуя на борьбу с нею, под видом «общественного содействия», разного рода невежественных проходимцев.
Политическая и моральная низость воинствующих поборников реакции служат в «Современной идиллии» одним из основных объектов щедринского сарказма. Злобствующих, но тупых охотников за «сицилистами» Щедрин посрамляет, между прочим, тем, что то и дело ставит их смешное положение людей, неожиданно попадающих 18 сети их же собственной саморазоблачающейся ограниченности. Так, например, все те, кто был ими пойман в качестве исицилистов», на проверку оказывались самыми заурядными обывателями.
Показывая торжествующих подвижников реакции во всей их отвратительной идейно-нравственной наготе, представляя врага низким, глупым, смешным, Щедрин тем самым стремился рассеять страх перед реакцией, пробудить в интеллигенции чувство стыда перед фактами массового пресмыкательства, помочь делу освобождения общественного самосознания от нависших над ним устрашающих (Призраков реакции. Была у Щедрина и другая, затаенная мысль: высмеять самые поиски «сицилистов», создать .вокруг этого неприязненнее общественное мнение и тем самым, по возможности, обуздать полицейско-сыскной разгул.
Действительность эпохи свирепой правительственной реакции представлена в «Современной идиллии» как трагедия жизни целого общества, трагедия, которая растянулась на бесчисленное множество актов, захватила в тиски огромную массу людей и притом осложнилась шутовством. От такой «шутовской трагедии» деваться человеку некуда, потому что источником ее является «несостоятельная форма жизни», присвоившая себе наименование «порядка» (XV, 167).
Общественный «порядок», где господствуют тунеядцы, насильники, заведомые прохвосты, где уголовные преступления являются мерилом политической благонадежности, где торжествующее невежество преследует всякое честное проявление ума и проповедует упразднение человеческой мысли, где закон стоит на страже насилия меньшинства над большинством — этот «порядок» Щедрин называет жестоким шутовством.
Герои жестокого шутовства — полицейские чиновники и шпионы (Иван Тимофеевич, Прудентов, Кшепшицюльский, масса урядников и «гороховых пальто»), бюрократы-сановники (Перекусихины), завоеватели-авантюристы (Редедя), капиталисты (Парамонов, Вздошников, Ошмянский), выжившие из ума князья-помещики (Рукосуй-Пошехонский), заведомые прохвосты (Гадюк-Очищенный, Балалайкин и др.), «идеально-благонамеренные скотины» из числа либералов (Глумов и рассказчик) — все эти комедианты старого, прогнившего, .обанкротившегося порядка выставлены в «Современной идиллии» на публичный позор и осмеяние.
Щедрин писал: «Не могу я к таким явлениям относиться с «надлежащей серьезностью», ибо
Занятый в «Современной идиллии» преимущественно разоблачением «шутовского» аспекта общественной трагедии, Щедрин коснулся и непосредственно трагических коллизий. Трагическая сторона реакционного шутовства — это страдания и гибель массы людей честной мысли и честного труда. Щедрин говорит о трагизме передовой русской интеллигенции, ставшей жертвой полицейского террора:
«Идет человек по улице, и вдруг — фюить!» (XV, 131); «взвился занавес и тотчас же опустился над убиенными» (XV, 167). И рядом с этими скоропостижными актами, уносящими борцов, разыгрывается медленная, сплошная, «привычная» трагедия жизни народных масс, еще не сознающих причин своего положения: «...разве не ужасно видеть эти легионы людей, которые всю жизнь ходят «промежду трагедиев» — и даже не понимают этого!» (XV, 132).
Самая горчайшая невзгода нависла над обнищавшей, задавленной деревней. «Небо кругом обложило свинцовыми облаками, из которых сеялся тонкий и совершенно осенний дождь. Словно сетью застилал он перед нашими глазами и даль, в которую Волга катила свои волны, и плоские берега реки, на которых, по местам, чернели сиротливые, точно оголенные избушки» (XV, 183). Здесь свила себе гнездо ужасающая бедность. Здесь «только слезы льют да зубами щелкают» (XV, 190), прежде «в слезах хлеб ели, а ноне слезы остались, а хлеба нет...» (XV, 206). Вот шестидесятипятилетняя старуха, которая помнит, что до двадцати лет щи едала, а потом и щей не осталось. Вот старик, при виде постороннего человека испуганно и торопливо прячущий за пазуху ломоть черного хлеба. «Не было пяди земли, которая не таила бы слова обличения в недрах своих...» (XV, 208).
Трагизм деревенской жизни углубляется тем, что рядом с материальной бедностью идет духовная бедность крестьянских масс, их политическая отсталость, помогающая властям и кулачеству использовать народ в качестве послушного орудия реакции. Щедрин показывает в романе, как полицейская власть и сельская буржуазия, устрашая призраком революции и развращая обещанием денежных вознаграждений, подстрекали крестьян на «ловлю сицилистов». Корчевский мещанин в романе рассказывает: «В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит — двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате — сейчас и на попятый; это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек никак с тридцать, попортили» (XV, 188).
Заметим кстати, что в сценах «ловли сицилистов», как и вообще во всех, даже в самых, казалось бы, фантастических эпизодах «Современной идилии», Щедрин остается верен реальной действительности. В то же самое время, когда в «Отечественных записках» печатались главы романа, рисующие «ловлю сицилистов», журнал в отделе публикации сообщал следующее. В расчетной книжке Казанской механическо-ткацкой фабрики Алафузова 26 параграфов заняты разного рода штрафами, а 27-й, последний, параграф обещает денежную награду за донос: «За всякое открытие злоупотреблений, если в действительности таковые подтвердятся, рабочий получает награду, смотря по важности открытий, от 5-ти до 15-ти рублей и более, и, кроме того, услуга его будет вознаграждена прибавкой жалованья на будущее время»[64]. С горькой иронией и суровой правдивостью Щедрин отмечает, что желающих охотиться за «сицилистами» было много. Весна в разгаре, говорят мужики, а сеять-то и не зачинали. «— Что так?