Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
На военном совете настойчиво зазвучали голоса: «Пора снимать осаду и уходить».
— Нет! — решительно возражал Румянцев. — Хватит позориться.
— Но, Петр Александрович, флот ушел.
— Флот сделал свое дело, уничтожил все береговые батарей. Дело за нами. Я здесь командующий и приказываю не заикаться больше об уходе.
— Но Бутурлин уже отошел к Висле.
— Ну и что? Пусть хоть к Неве. А я не отойду.
— Но король может сам явиться из Силезии.
— Не явится. Там стоит корпус Чернышева, на Варту выдвинут корпус Волконского.
Генералу Платену никак не давали пройти на соединение с принцем. Едва он вошел в Берлин, как с севера нагрянул Румянцев с отрядом И выбил его из города. С юга Платену на хвост наседали кавалеристы Долгорукого.
Задерганный Платен отошел к Трептову и оттуда послал гонца к принцу Вюртембергскому с просьбой о помощи. Но только гонец ускакал, как Платена вышибли из Трептова, и он направился в Гольнау, отбиваясь от казачьих наскоков, которые ни днем ни ночью не давали ему покоя.
Принц Вюртембергский, получив от Платена призыв о помощи, послал к Трептову отряд генерала Кноблоха. Но едва тот вступил в город, как Румянцев окружил его и начал сильнейший обстрел из пушек.
Офицеры насели на Кноблоха:
— Надо сдаваться, иначе нас всех перебьют.
Поскольку в городе Платена не оказалось, к которому они спешили на помощь, у кого-то блеснула догадка:
— Платен пленен, что же нам остается делать?
Это убедило Кноблоха, и он велел поднять белый флаг и трубить сдачу.
В плен Сдалось полторы тысячи солдат и шестьдесят один офицер во главе с генералом.
Но Платен упорно стремился к Кольбергу на соединение с принцем. Войдя в Гольнау, он наконец-то обрел относительный покой, правда всего на сутки. На второй день на город налетели казаки с гусарами под командой подполковника Суворова и выбили Платена, пленив два пехотных батальона и фуражиров.
Платен в отчаянье послал к принцу еще гонца: «Где ваша помощь?»
— Идиот! — ругался принц. — Его послали ко мне на помощь, а он просит ее у меня.
— Но он находится в кольце врагов, ваше высочество, — сказал адъютант.
— А я где? Задницу море лижет, в нос русские пушки лупят.
Если уж сам командующий был в таком настроении, то что было говорить о рядовых. Среди них пошел слух, что русские пленных не убивают, и началось дезертирство из Кольберга.
— Надо что-то делать, ваше высочество, — досаждал принцу комендант. — Если так дальше пойдет, я скоро останусь без солдат.
— Расстреливайте дезертиров.
— Не поможет, ваше высочество.
— Как не поможет? Только строгостью можно поддержать дисциплину.
Комендант, вздыхая, отмалчивался. Будто он не знает без принца, что дезертиров надо наказывать. Намедни велел капралу расстрелять одного, а он вместе с ним бежал к русским. Но сообщать об этом принцу не стал, лишняя ругань и попреки.
Наконец в ночь на 3 ноября, когда над окрестностью опустился густой, как молоко, туман, принц решил все же пойти
— Держитесь. Как только мы соединимся, станем пробиваться к вам на выручку.
«Ври больше, — думал комендант. — Свои шкуры спасать будете».
Однако вслух сказал вполне по-солдатски:
— Слушаюсь, ваше высочество. Будем держаться до последнего.
О том, что, воспользовавшись туманом, принц Вюртембергский ускользнул, Румянцев узнал уже днем, когда туман рассеялся и засияло солнце. Сообщили ему об этом дезертиры.
И Румянцев велел атаковать северо-восточное укрепление Вольфсберг, оставшееся почти без защиты после ухода принца.
Вольфсберг был взят, а пушки его повернуты на Кольберг.
Румянцев понимал; куда и зачем ушел принц, и хотя тоже мало верил в его возвращение, однако решил форсировать события. Приказав открыть беспрерывный огонь по крепости, он стал готовить войско к штурму.
Во-время пушечной пальбы, продолжавшейся днем и ночью, какой-то снаряд угодил в пороховой погреб крепости. Раздался сильнейший взрыв, и докатившейся волной кое с кого сорвало шапки. Русские пушкари восторженно кричали, поздравляя друг друга:
— Все! Спекся Кольберг!
Кончался в крепости и провиант, и комендант послал в русский лагерь парламентера с заявлением о капитуляции.
Румянцев взял бумагу с условиями, предложенными комендантом, затем потянулся за пером, умакнул в чернила.
— Никакой музыки, никаких знамен! — И решительно вычеркнул слишком горделивые статьи. — Сдались бы сразу, не проливая крови, можно бы было выпустить вас с музыкой. А ныне вы все военнопленные. Только капитуляция.
Сразу же были введены в город русские полки. Весь гарнизон взят под стражу, на бастионах у пушек встали русские артиллеристы.
Румянцев вечером после подсчета трофеев сел за реляцию к ее величеству:
«…В Наши руки попали 88 офицеров и 2800 солдат, 30 знамен, 146 крепостных орудий, много припасов и амуниции. Благополучие мое тем паче велико, что по времени считаю я сие первое приношение сделать к торжественному дню рождения вашего императорского величества, Теплые посылая молитвы ко Всевышнему о целости неоценимого вашего здравия, о долголетнем государствовании и ежевременном приращении славы державе вашего императорского величества, толикими победами увенчанной».
Едва реляция была запечатана, как тут же вместе с ключами от Кольберга отправлена с поспешным гонцом в Петербург, с наказом гонцу и его охране:
— Скачите, братцы, сколько можно скорее. Обрадуйте ее величество. С богом!
И Румянцев перекрестил отъезжающих, а потом трижды и сам перекрестился.
23. Болезнь и смерть государыни
С начала 1761 года Елизавета Петровна часто болела и уже слушала доклады, лежа на постели. Связь с Сенатом и Конференцией держала через кабинет-секретаря Олсуфьева, находившегося во время болезни около.