Салтыков. Семи царей слуга

Мосияш Сергей Павлович

— Но я слышал, война с пруссаками кончилась.

— С пруссаками кончилась, с датчанами грядет.

— Вот те раз. А с ними-то за что?

— На Голштинию, вишь ли, датский король Фридрих Пятый покушается, а наш государь того стерпеть не может.

— Ну что ж, — после некоторого раздумья сказал Салтыков, — мы солдаты, прикажут на Америку, и на нее пойдем.

Бутурлин догадался, что Салтыков намекает на дальность расстояния до театра войны.

— Конечно, далековато, я с вами согласен.

— Каждая булка, довезенная туда, в конце

пути золотой станет, — вздохнул Салтыков. — Будем есть «золотые», коли прикажут.

«Ох, как бы не пришлось вместо булок лапу сосать», — подумал Бутурлин, на собственной шкуре испытавший трудности со снабжением армии провиантом вдали от баз и магазинов.

— Если завтра он вызовет вас, скажите ему о провианте.

— Скажу, конечно, хотя вряд ли он послушает.

— Я вижу, вас не обрадовало назначение?

— Отчего же? Среди солдат я только и чувствую себя нужным. Меня беспокоит снабжение. Идти придется через Померанию, а там, как я полагаю, шаром покати, кто только не топтался там.

— Но там не так далеко Кольберг.

— Вот на него только и будет надежа со снабжением.

Гольц прибыл в Петербург с бароном Швериным, и первым делом они посетили английского посланника Кейта, как и велено было.

— Если вы хотите понравиться императору, то отдайте первый визит его дяде, принцу Георгию, которого он только что выписал из Голштинии. Тогда вам будет обеспечен кредит при дворе, — посоветовал англичанин.

— А о чем с этим дядей можно говорить? — спросил Гольц. — Он ведь здесь недавно, как вы сказали.

— Зато имеет влияние на императора, а значит, через него вы сможете давить на Петра.

— А как сам император?

— Император, увы, во многом ведет себя как ребенок.

— В чем это выражается?

— Ну, скажем, в том же курении. Пока жива была Елизавета, он и не думал о табаке. А как только она умерла, он, подражая своим офицерам-голштинцам, а их вокруг него много, начал курить трубку. Мало того, заставляет дымить всех окружающих. Таскает за собой короб с табаком и трубками и, к кому явится в гости со всей оравой голштинцев, первым долгом начинает дымить сам и другим велит. А русские многие не очень уважают курящих. Но он весьма пренебрежительно относится к русскому народу, а это может кончиться плохо. Даже на отпевание своей тетки не явился, чем вызвал ропот в обществе.

— А кто на него оказывает большее влияние?

— Я полагаю, любовница.

— А жена-императрица?

— Он открыто третирует ее, а это тоже не очень нравится обществу.

— Сказывают, при дворе Шуваловы в силе?

— Были. А теперь Петр Шувалов при смерти, а Иван, бывший фаворит Елизаветы, отошел от дел. Император повелевал ему стать вице-канцлером, говорят, он на коленях упросил Петра не назначать его. И это тоже подозрительно.

— Чем подозрительно?

— Тем, что отказывается от власти. Обратите внимание, отказывается тот, кто все время был у власти. В искренность этого отказа плохо верится.

— Пожалуй,

вы правы, — согласился Гольц. — Спасибо за ваше обстоятельное сообщение.

— Должен вам заметить, полковник, если вы понравитесь принцу Георгию, то понравитесь и императору, и вам будет очень Легко подружиться с ним, тем более с вашей верительной грамотой. Он на вашего короля только что не молится. Желаю успеха, господа.

Принц Георгий, еще не привыкший к такому почитанию, очень был рад появлению прусских посланников.

— О-о, я рад приветствовать королевских послов на русской земле, — сказал принц, естественно, на родном немецком. — Мы давно вас ждали.

— Мы решили, ваше высочество, отдать первый визит вам, — польстил Гольц, — так как давно наслышаны о вас, как о прекрасном человеке.

Здесь полковник беззастенчиво врал, он впервые видел принца. Но, как ни странно, тот принял это за чистую монету. И Гольц решил про себя: «Из этого будем вить веревки».

— Когда его величество соблаговолит принять нас? — спросил Гольц.

— Я думаю, завтра… э-э… — Принц замешкался, соображая, к какому часу может протрезветь племянничек. — Завтра часа в три после обеда. С утра у него дела.

— А когда вы сообщите его величеству о нас, ваше высочество?

— Сегодня же.

Разговор был исчерпан, визит завершен, послы откланялись.

Когда они вышли на улицу, Гольц сказал Шверину:

— По-моему, этот принц болван.

— Нам это только на руку, полковник. Судя по всему, и племянничек не Сократ.

И оба засмеялись, довольные столь удачным началом и своим остроумием.

…Повесив на грудь орден Черного Орла, император радовался как ребенок, даже в зеркало несколько раз взглядывал на себя, нисколько не стесняясь посторонних.

— Прекрасно, прекрасно, — бормотал он, читая письмо прусского короля. — Я давно мечтал о нашем союзе.

И что еще удивило послов — император был одет в прусскую форму. Более того, он похвастался, что отдал уже приказ переодеть всю гвардию в разноцветную форму прусского покроя.

— А то сплошная зелень. Скучно.

Когда Гольц сообщил Петру о желании Фридриха скорее заключить мирный договор, тот отвечал сразу же:

— Это дело решенное. Я готов с моим другом и братом прусским королем заключить и союз, даже наступательный, и закрепить его в победоносной войне с зарвавшимся королем Дании.

«Он действительно далеко не Сократ», — подумал Гольц, а вслух спросил:

— На каких условиях вы согласны заключить мир и союз, ваше величество?

— На условиях моего друга и брата.

— Не хотите ли вы этим сказать, что доверяете писать проект нам, ваше величество?

— Не вам, а королю Фридриху Второму.

Гольц со Швериным переглянулись: о такой удаче они и помыслить не могли.

— Датчане вооружаются, — продолжал Петр. — Об этом мне сообщил мой посланник в Дании барон Корф. Я сам поведу свою армию и разнесу датчан в пух и прах. Это однозначно.