Сальватор. Том 2
Шрифт:
– Ничего особенного не произошло, – ответила креолка, – если не считать того, что происходит каждый день. Я не получала никаких известий и не больна, в том смысле, как это понимаете вы.
– Тогда что за мрачный вид? – улыбнулся Камилл. – Если, конечно, ты не имеешь в виду нашего бедного друга Лоредана, – прибавил он, пытаясь поцеловать жену.
– Господин Лоредан был не нашим, а вашим другом, и только. Значит, дело не в этом.
– Ну, сдаюсь, – сказал Камилл, бросая фрак на кресло и чувствуя, что разговор
– Камилл! Не заметили ли вы ничего необычного во мне за последнее время? – спросила г-жа де Розан.
– Да нет, – покачал головой Камилл. – Ты, как всегда, обворожительна.
– Вы не обратили внимания на то, как я бледна?
– Климат Парижа очень обманчив! Кстати, я должен тебе кое-что сказать: бледность тебе к лицу. Если я что и заметил, так то, что ты все хорошеешь.
– Разве круги у меня под глазами не наводят вас на мысль о моих бессонных ночах?
– Нет, клянусь! Я решил, что ты стала пользоваться карандашом для бровей, который все больше входит в моду.
– Камилл! Вы либо эгоистичны, либо легкомысленны, бедный мой друг, – покачала головой молодая женщина.
И по ее щекам скатились две слезы.
– Ты плачешь, любовь моя? – растерялся Камилл.
– Да взгляни же на меня! – попросила она, подойдя к нему и умоляюще сложив руки. – Я умираю!
– О! – обронил Камилл, поразившись бледностью и жутким выражением лица своей жены. – Бедная ты моя Долорес! Да тебе, похоже, плохо!
Он обхватил ее за талию, сел сам и попытался усадить ее к себе на колени.
Но молодая женщина вырвалась из его объятий и отпрянула, бросив на него гневный взгляд.
– Довольно лгать! – решительно промолвила она. – Я устала, я не в силах молчать и требую объяснений.
– Какое я должен дать тебе объяснение? – спросил Камилл естественным тоном, словно просьба жены его в самом деле удивила.
– Да обыкновенное! Я хочу, чтобы ты объяснил свое поведение с того дня, как ты впервые ступил в особняк Вальженезов.
– Снова твои подозрения! – нетерпеливо воскликнул Камилл. – Я думал, мы покончили с этим вопросом.
– Камилл! Мое доверие к тебе было так же безгранично, как моя любовь. Когда я тебя спросила о твоих отношениях с мадемуазель Сюзанной де Вальженез, ты меня уверил, что вас связывает дружба. И я тебе поверила, потому что любила тебя.
– Ну и что? – спросил американец.
– Погоди, Камилл. Ты поклялся мне в этом четыре месяца назад. Можешь ли ты повторить свою клятву и сегодня?
– Вне всяких сомнений.
– Значит, ты любишь меня, как год назад, в день нашей свадьбы?
– Даже больше, чем год назад, – отвечал Камилл с любезностью, странно противоречившей хмурому выражению лица его жены.
– И не любишь мадемуазель де Вальженез?
– Само собой, дорогая.
– Можешь в этом поклясться?
– Клянусь! – рассмеялся
– Нет, не так, не таким тоном; клянись, как положено перед Богом.
– Клянусь перед Богом! – отвечал Камилл, а мы с вами уже знаем, как он относился к любовным клятвам.
– А я перед Богом заявляю, – с глубоким отвращением вскричала креолка, – что ты лицемер и трус, клятвопреступник и предатель!
Камилл так и подскочил. Он хотел было заговорить, но молодая женщина властным жестом приказала ему молчать.
– Довольно лгать, я сказала. Мне все известно. Вот уже несколько дней я за вами слежу, я следую за вами повсюду, я вижу, как вы входите в особняк Вальженезов, как выходите оттуда. Постыдитесь и не трудитесь и дальше притворяться.
– О! – нетерпеливо проговорил Камилл. – Вы знаете, что я не люблю такие сцены, дорогая моя. Оставим эти двусмысленные речи для буржуа и мужланов. Постараемся оставаться такими, какими мы слывем в свете, то есть людьми воспитанными.
Между мной и мадемуазель де Вальженез ничего нет. Я тебе в этом поклялся, я готов сделать это еще раз. Кажется, этого довольно?
– Это слишком неосторожно! – вскричала креолка, в отчаянии от легкомысленного тона, в каком Камилл говорил о предмете ее страдания. – Может, ты и это станешь отрицать?
Она выхватила из-за корсажа письмо, торопливо его развернула и, не читая, наизусть повторила слово в слово:
– «Камилл, дорогой Камилл! Где ты в этот час, когда я вижу только тебя, слышу только тебя, думаю только о тебе?»
– Теперь моя очередь сказать вам: «Довольно!» – закричал Камилл, вырвал письмо из рук креолки и растерзал его в клочья.
– Рвите, рвите! – приговаривала та. – К несчастью, я помню его назубок.
– Значит, вам мало было за мной шпионить, вы еще распечатываете мои письма или взламываете мои замки? – покраснев от злости, взревел Камилл.
– Да… Ну и что?.. Да, я за тобой шпионю, распечатываю твои письма, взламываю замки! Так ты меня еще не знаешь, несчастный? Не знаешь, на что я способна? Посмотри мне в лицо.
Разве я похожа на женщину, которой можно безнаказанно изменять?!
Несмотря на соблазнительную внешность, креолка была страшна в гневе. Художник при виде затравленного выражения ее глаз и застывшего лица непременно написал бы с нее Медею или Юдифь.
Камилл отпрянул, не находя что ответить. Но он чувствовал, что положение осложнится, если молчание затянется еще хоть на минуту, и попытался взять лестью.
– Как ты хороша сейчас! – воскликнул он. – Ты только посмотри на себя и сравни с другими женщинами. Да нет ни одной краше тебя! А разве кого-нибудь любят больше тебя?
– Мне и не нужно, чтобы меня любили больше, – гордо возразила креолка. – Я хочу, чтобы меня любили одну.
– Именно это я и имел в виду! – подхватил Камилл.