Самая долгая ночь

Кайзер Грег

— Значит, я уже тогда была тебе небезразлична? Мы встретились не просто так, это судьба свела нас вместе. Теперь ты это понимаешь?

Леонард молчал. Неожиданно промежутки тишины между перестуком колес показались ей длиннее обычного. Поезд замедлял ход.

— Ты любишь меня, Леонард? — спросила она. Кто знает, может, задав этот вопрос, она выяснит для себя, который из этих двоих — Леонард или Маус — любит ее. Вдруг ни тот ни другой? Ей страстно хотелось это выяснить, хотя бы для того, чтобы понять, правильно ли поступает

она сама.

И вновь молчание.

— Ты любишь меня? — повторила она свой вопрос.

— Не знаю, — негромко ответил он. Его слова отозвались во всем ее существе той же болью, что и собственное имя, которое охранник выкрикнул когда-то на утренней перекличке.

Стук колес стих, лишь гулкое эхо ударов вагона о вагон прокатилось волной вдоль всего состава. Темное купе качнулось в последний раз и тоже замерло. Холодно, боже, как холодно.

— Мы остановились, — сказала она, пытаясь нащупать на полу мокрую одежду. И нащупав, выпрямилась и стала одеваться.

— Река, — прошептал он.

— Кто ты? — негромко спросила она.

Она ждала, что он скажет в ответ, но, так и не дождавшись прикосновения его руки на своем плече, — а ей так хотелось этого прикосновения, так хотелось услышать звук его голоса, — вышла в коридор.

Она не помнила, как вышла из последнего вагона, как дошла до дышащего паром локомотива. Просто неожиданно для себя оказалась с ним рядом. И тотчас узнала силуэт Кагена. Дождь затих, однако было по-прежнему темно, как в том подвале на Линденстраат, когда там выключали свет.

— Почему мы стоим? — спросила она Кагена. Впереди, на высоком столбе горел красный свет.

— Ветка впереди занята другим поездом, — произнес кто-то по-английски. Река уловила носом легкий запашок машинного масла и гари. Машинист. — Нужно ждать, пока нам дадут зеленый.

Река прислушалась, однако никакого поезда не услышала. Никаких гудков вдалеке, ни приглушенного перестука колес. Ничего.

— Вон там станция, — сказала она, разглядев рядом с семафором приземистое строение. В душе у нее царила опустошенность, и ей требовалось чем-то себя занять. И она зашагала в сторону станции.

— Ты куда? — крикнул ей в спину Каген.

Она не стала замедлять шага. Вскоре подошвы его ботинок зашуршали у нее за спиной по гравию насыпи. И еще спустя миг он уже шагал рядом с ней. — Я спросил тебя, куда ты направилась?

— На станцию, — ответила она. — Нужно, чтобы нам освободили путь.

Она закрыла глаза и снова открыла, но тупая боль не отступала. Леонард, подумала она, ну почему ты не мог мне солгать? Что мешало тебе сказать, что ты любишь меня?

Прожектор локомотива освещал им путь, и они подошли к станции. Жалюзи на окне были неплотно закрыты, и на крошечную платформу проливался луч света. Этого было достаточно, чтобы прочесть надпись на кирпичной стене: Варффум.

Река быстро посмотрела на Кагена и, заметив

в его руках пистолет, распахнула дверь. В глаза ей тотчас ударил яркий свет, и она прищурилась. За письменным столом сидел мужчина средних лет, чем-то напомнивший ей собственного отца, когда тот был моложе. Вместе с ним в кабинет ворвался порыв ветра, и мужчина поднял голову. Заметив их, он сглотнул. Река увидела, как его кадык несколько раз дернулся вверх и вниз.

— Нам нужна ветка до Эйтхейзена, — сказала она по-голландски, не пускаясь ни в какие объяснения. — Вы меня поняли?

Мужчина за столом — в свете масляной лампы его лицо имело нездоровый желтоватый оттенок — посмотрел не на нее, а куда-то ей за спину. Понятно, это он заметил Кагена с пистолетом в руке. На столе ровной линией выстроились четыре большие бутылки. Река принюхалась и уловила запах: пиво.

— Вы из Сопротивления? — спросил он негромко.

— У нас поезд с евреями, — ответила Река, — и нам нужно в Эйтхейзен. А оттуда в Ваддензее, где нас ждут лодки.

Иногда полезно говорить правду, подумала она, глядя, как глаза мужчины с каждым мгновением становятся все больше и больше на нездоровом желтом лице.

— Возможно, нас преследуют немцы. Мы точно не знаем. Но нам обязательно нужно в Эйтхейзен. Если мы туда не попадем, немцы нас всех убьют.

— Начальник станции в Гронингене приказал мне заблокировать путь, — пояснил дежурный. — Приказ СД. — Он взял ближайшую бутылку и сделал долгий глоток. — До Эйтхейзена всего восемь километров.

Значит, немцы все-таки уже преследуют поезд, подумала Река.

— У нас женщины и дети, — сказала она, вспомнив о людях в товарных вагонах. — И старики. Им не хватит сил пройти это расстояние, а оттуда еще до Ваддензее. Да и времени у нас тоже нет.

Дежурный посмотрел на нее, прищурив глаза, — то ли по причине тусклого освещения, то ли от выпитого пива.

— Знал я когда-то одного еврея, — произнес он негромко.

Где-то рядом послышались голоса. Она бросила взгляд на дежурного через плечо и увидела на столике рядом со стеной массивный радиоприемник. Он был настроен на волну «Радио Оранж», вещавшего из Англии. Диктор по-голландски что-то монотонно говорил о Варшаве, о тамошнем гетто, в котором до сих пор тлеют очаги сопротивления.

— Чертова немчура, вечно они учат нас, что нам делать, провались они пропадом! — произнес дежурный и вновь приложился к бутылке. Он был изрядно пьян. — Знал я когда-то одного еврея, — повторил он, — но жандармы схватили его прямо на улице, когда он вышел из дома. Я говорил ему, чтобы он носа на улицу не показывал, но он был старый и упрямый. И не послушался меня, — дежурный говорил, обращаясь скорее к столу, чем к Реке и Кагену.

Реке не хотелось прерывать воспоминания дежурного, которые, похоже, двигали его в нужном направлении, но время поджимало, и она решила поторопить его.