Самая холодная зима

Черри Бриттани Ш.

Саванна снова толкнула меня:

– В чём дело?

– Ни в чём, – ответил я.

Она нахмурилась, потому что ей было не всё равно. Меня бесило то, как сильно она беспокоилась обо мне. Все мои друзья беспокоились. Они видели, как я переживал худшие годы в моей жизни, и оставались рядом, даже когда я пытался их оттолкнуть. Я их не заслуживал. Я ни от кого ничего особенного не заслуживал.

– Ты такой странный сегодня вечером. Ты уверен, что с тобой всё в порядке?

«Нет, это не так, Саванна».

Она не ошиблась.

В ту ночь

я вёл себя странно. Физически я был там, но морально меня там не было. Мои мысли были где-то в другом месте.

«Прошёл почти год, мама».

«Год без тебя».

Дерьмово.

Я был ещё слишком трезв, потому что моё сердце ещё билось, а мозг ещё думал. Я знал, что мои друзья хотели, чтобы я открылся, но я не знал как. К тому же мне не нужно было говорить о своей печали. Я жил с ней изо дня в день. Это само по себе казалось достаточным мучением – не нужно было выражать это словами.

Не обращая внимания на друзей, я встал с дивана и направился к бару. Подойдя к шкафу, я вытащил красный пластиковый стаканчик и налил себе полстакана «Хеннесси». Я уже был в таком состоянии, что не мог думать о маме, а это означало, что я почти терял сознание. Я выпил. Алкоголь обжёг горло, но я почти не вздрогнул.

Я налил ещё один полный стаканчик. И тоже выпил. Я повторил эти действия несколько раз, пока никто не видел, и через некоторое время шум в голове начал стихать.

– Эй, Майло. У меня к тебе вопрос. Я слышал, что ты и Эрика Корт встречались раньше, да? – спросил Том, который подошёл и похлопал меня по спине.

Надо отдать этому парню должное. Он не позволил моей замкнутости смутить его. Он всегда был добр ко мне, как и ко всем остальным. На мой взгляд, он говорил слишком много, но я думал, что все говорят слишком много. Большую часть времени мне хотелось, чтобы люди умели вовремя заткнуться.

– Я не знаю, кто это, – ответил я.

– Эрика Корт. Милая девочка, которая всегда носит высокие косички. Она увлекается аниме, иногда надевает ободок с кошачьими ушками.

О, девочка с кошачьими ушками. Ага. Я её трахнул. Всё это время она мяукала.

– А что с ней?

– Тебе она нравится?

Я изогнул бровь:

– Она?

– Ага. Поскольку вы двое знакомы, я хотел убедиться, что не перехожу никому дорогу из-за того, что она пригласила меня на свидание. Я не хотел неуважительно относиться к нашей дружбе. Поэтому прошу разрешения.

О, Том. Милый, заботливый Том.

– Во что бы то ни стало, действуй, – пробормотал я, наливая ещё стакан и опрокидывая его.

Наверное, мне уже это было не нужно.

Я похлопал Тома по спине:

– Я ухожу.

– Что? Ещё рано! – отмахнулся он.

– Сейчас два часа ночи, а мне нужно кое-где быть завтра, – пробормотал я, хватая ключи и куртку со спинки одного из стульев. – Я пошёл.

Я, спотыкаясь, направился к лестнице и наткнулся на приставной столик, которого не видел.

– Чёрт, – пробормотал я и попытался стряхнуть с пальца ноги пульсирующую боль. – Чёрт побери.

Саванна

спрыгнула с дивана и кинулась ко мне:

– Ты в порядке?

– Я в порядке, – проворчал я, поднимаясь по лестнице.

– Ты всегда врезаешься во что-то. Было бы полезно, если бы ты пошире открывал глаза. Моя слепая собака видит лучше тебя.

– Я не видел этого проклятого стола, – заметил я, продолжая идти к двери.

– Куда ты? – спросила она.

– Домой.

– Ты пьян.

– Спасибо, Капитан Очевидность, – саркастически ответил я.

Я злился, когда напивался. Как я уже сказал, я был дерьмовым другом. Я добрался до двери, но Саванна перегородила её.

– Отойди, Саванна.

– Это небезопасно, Майло.

– Я знаю, – повторил я.

Она положила руку мне на предплечье, оглядела комнату, придвинулась ближе и зашептала:

– Майло, я знаю, что тебе пришлось нелегко с тех пор, как умерла твоя мама, и я знаю, что первая годовщина…

– Не надо, – предупредил я. – Не продолжай.

Её голубые глаза помрачнели, но меня это не волновало. Как она смеет выглядеть грустной, когда у неё не было для этого причин? Её родители были ещё живы. Они до сих пор отмечали с ней дни рождения. Они всё ещё могли злиться на неё за её неправильный выбор. Они всё ещё говорили ей: «Я люблю тебя». Она ничего не знала о печали и о том, как она заражает каждый дюйм души человека. Она ничего не знала о кошмарах как днём, так и ночью. Она ничего не знала о том, что такое настоящая душевная боль. Чёрт, у неё всё ещё были живы бабушки и дедушки. Саванна сталкивалась со смертью только в кино. Я видел смерть вблизи и лично, смерть единственного человека, который значил для меня всё. Это казалось несправедливым. Опять же, кто сказал, что жизнь справедлива?

– Майло…

– Уйди, Саванна! – заорал я, пьяный, грубый и бессердечный.

Её глаза вспыхнули новыми эмоциями.

Она так и не сдвинулась с места, поэтому я сделал то, что должен был. Я положил руки ей на плечи, поднял её и отодвинул от двери.

Я дополз до своей машины и сел на водительское сиденье. Моё зрение то появлялось, то исчезало. Я не мог ни думать, ни видеть, поэтому не мог вести машину. А мне хотелось вести машину. Всё, чего я хотел, – это попасть домой.

Я выскочил наружу и посмотрел на небо. Было темно и шёл снег. Я не видел звёзд, но чувствовал снежинки. Мама любила снег. Зима была её любимым временем года. Зимой всё напоминало мне о ней.

Я пошёл по двору Саванны и позволил своему телу упасть на подушку из снега, выпавшего за последние несколько дней. Я раскинул руки и начал делать снежного ангела. Когда я был ребёнком, мама лепила со мной снежных ангелов. Потом она готовила нам домашнее горячее какао. Она всегда добавляла мне побольше зефира.

Мне очень нравился дополнительный зефир.

Мне должно было быть холодно. Я должен был дрожать или типа того.

Возможно, я дрожал. Возможно, я получил обморожение.

Может быть, я умирал.