Самая холодная зима
Шрифт:
– Хорошо. У него были дерьмовые татуировки.
Я улыбнулась:
– Худшие из худших.
– Шоты! – крикнул Коул, сунув один мне в руку.
Я засмеялась.
– Хорошо, но мы не будем буйствовать. В понедельник у меня важный день, и я не должна переходить черту, – предупредила я.
Коул отмахнулся от меня:
– Это твой двадцать первый день рождения. Дай себе волю.
Если бы он только знал, какой свободной я была накануне вечером. От одной мысли об этом мои щёки вспыхнули.
– Не волнуйся, лютик, – сказал папа. – Я
Собравшиеся выглядели настолько радостными, что я не могла их подвести.
Кроме того, разве может быть что-то хуже волшебного пунша?
Я приняла шот от Коула, мы чокнулись и опрокинули рюмки.
– О боже! – вскрикнула я.
Хуже. Намного-намного хуже волшебного пунша.
Харпер хихикнул и похлопал меня по спине:
– Позволь приготовить тебе настоящий напиток. Тот, после которого не захочется блевать. Поверь мне. Это говорит человек, ненавидящий вкус алкоголя.
«На Харпера уповаю!»
Он приготовил мне напиток, и это был настоящий волшебный пунш, потому что я не могла сказать, что в нём есть хоть капля алкоголя.
Я пила коктейль за коктейлем, как моряк. Мы весь день включали музыку, танцуя в салоне, ощущая полную свободу. Я не знала, что могу пить так много, пока не выпила слишком много, и следующим, что я помнила, было наступление субботнего вечера. Я обнимала унитаз, пока отец держал мне волосы.
– Я чувствую себя мёртвой, – сказала я после того, как меня вырвало в третий раз.
Похмелье, которое, как мне казалось, я пропустила субботним утром, очень любезно встретилось со мной в субботу вечером.
Папа хмыкнул:
– Я помню своё первое похмелье. Мне было четырнадцать, и меня вырвало в любимую пару туфель отца.
– Четырнадцать?! – ахнула я.
– Не все были такими хорошими детьми, как ты, принцесса. Некоторые из нас изо дня в день делали неправильный выбор.
– Я больше никогда не буду пить, – простонала я, прислонившись к ванне.
Папа сел рядом, и я положила голову ему на плечо.
– Так все говорят, когда им плохо от выпивки. Но потом, что ты думаешь? Наступает ещё одна ночь, которую нужно забыть, и цикл повторяется.
– Нет, – поклялась я. – С меня хватит.
Он поцеловал меня в лоб.
– Прими душ и надень пижаму. Ты пахнешь как задница. Я приготовлю тебе немного попкорна, чтобы успокоить желудок. Ты сегодня мало поела.
Он заставил меня принять стоячее положение.
– Как насчёт «Тако Белл»? Это немного облегчит похмелье.
Глава 4
Майло
Когда мама была рядом, дом был полон смеха и света. Каждое утро она танцевала на кухне под громкую музыку, готовя мне завтрак перед школой. И это никогда не был простой завтрак. На столе дожидалось нечто особенное: свежеиспечённые кексы, фриттата или ещё какая-нибудь ерунда.
Мама заваривала самую большую чашку кофе, выпивала почти весь, а потом пыталась увлечь меня танцами. Я никогда не танцевал,
Я не осознавал, насколько воспринимал всё как должное, пока те дни не исчезли. Ещё мне не нравилось, что они исчезли быстро. Когда мама заболела, музыка уже никогда не играла так громко, как раньше. Потом и танцы стали более размеренными. Наконец, она больше не могла готовить изысканные завтраки. Я знал, что ей тяжело, поэтому иногда готовил для неё. Я включал музыку, когда она забывала. Я танцевал время от времени, чтобы рассмешить её.
Её смех…
Больше всего мне не хватало её смеха.
Ещё мама готовила большую кастрюлю домашней подливки для нашего воскресного ужина. Это был соус для пасты медленного приготовления, вкус которого будто бы придумали боги. Воскресные ужины в нашем доме имели большое значение. Раньше к нам на обед приходили десятки людей, включая некоторых моих друзей, и мы смеялись до захода солнца, и все тогда теряли головы от маминой стряпни.
Я скучал по вкусу её любви. Я знаю, что это звучит безумно, но дело было не в ингредиентах, которые она использовала, а в том, как она их использовала. Папа всегда шутил, что волшебство заключалось в её любимой деревянной ложке, которой она мешала подливку. Теперь ложка просто лежала в кладовке вместе с остальными кухонными принадлежностями, нетронутая.
Было странно думать о том, каким оживлённым был дом раньше. Теперь каждое утро стояла тишина, особенно по выходным. Когда я просыпался, папы уже не было. Несмотря на то что я не был жаворонком, я обычно вставал на рассвете, чтобы поймать восход солнца, – это я начал делать после смерти мамы. Я понятия не имел, куда и зачем уходил папа. Я просто знал, что его нет дома.
Когда я вставал по выходным, я готовил завтрак, заползал обратно в свою комнату и сидел в темноте, сторонясь места, которое когда-то было мне домом. Здесь каждый угол был полон навязчивых воспоминаний о том, какой хорошей была жизнь раньше. В дни, когда тишина становилась слишком громкой, я делал одно из двух. Либо занимался сексом, либо встречался с друзьями – чтобы отвлечься.
Секс был моим главным увлечением с тех пор, как несколько лет назад я потерял девственность. В моей части города я пользовался популярностью. Это не было секретом. Меня знали под разными именами. Некоторые называли меня мальчиком-шлюхой, другие называли меня папочкой, но большинство женщин называли меня Диком.
Как именинница.
Чёртова именинница.
Что это было?
Прошлая ночь была не такой, как планировалось. Ну, всё было по плану, до определённого момента.
Я продолжал думать о ночи в доме студенческого братства и о женщине – странной, даже эксцентричной. Что-то в ней меня будоражило. Она смотрела так, будто видела меня настоящего. Меня, которого большинство людей упускало из виду, не считая небольшой группы близких друзей. Это меня сильно задело. Или заинтриговало – одно из двух.