Самая счастливая, или Дом на небе (сборник)
Шрифт:
— Новая одежда подождет, я старую починю, — говорила мужу. — А дети должны иметь все, о чем мечтают. Второго детства у них не будет.
Как все нуждающиеся люди, Ольга мечтала выиграть по облигации. «Много нам не надо, — рассуждала она. — Хотя бы простыни и пододеяльники, ведь спим под колючими верблюжьими одеялами. И хорошую посуду вместо алюминиевых мисок»… Только спустя четыре года после войны они смогли купить кровати, ватные одеяла, простыни, а фарфоровую посуду еще позднее.
Тот день Ольге всегда было приятно вспоминать. Анатолий пришел с работы радостно возбужденным, с бутылкой вина, печеньем, конфетами и большой коробкой.
— Это тебе, Олечка, — сказал.
Ольга развязала коробку, и ее лицо засветилось — в коробке лежал переложенный ватой фарфоровый
По-прежнему, как и до войны, Ольга просыпалась с улыбкой и всегда по утрам пела, правда, ее улыбка уже стала менее лучезарной и пела она вполголоса, но, взглянув в окно, восклицала:
— Сегодня погодка красота!
Даже в дождь и слякоть ей все было «красота» и «чудо». Овощи на грядках были «такие красивые, что жалко их есть», а ягоды на кустах — «просто изумительными» и «просто чудесными». Змей, склеенный Толей, был «настоящим чудом, а не змеем», Нина вышивала «чудесней всех», радиоприемник с наушниками у Леонида был «необыкновенным чудом». Неуемная собирательница чудес, она умела видеть радостное и не сгущать неприятности, и ей хватало немногого для счастья, потому что она, в отличие от большинства людей, умела быть счастливой.
— У тебя, Ольга, все так хорошо: хороший дом, сад, хорошие дети, хороший муж, — говорили сослуживцы. — Ты такая счастливая…
В эти минуты Ольге было трудно удержать свою радость, сдержать слезы, готовые вот-вот брызнуть.
— Я и правда счастливая. Дети, слава богу, не болеют, и все у нас чудесно. Светлые комнаты, мебели особой нет, но все равно уютно. Дешевенькие вещи, а дороги, потому что нажиты трудом. Сад прекрасный — крыжовника полно, вишни, смородины, — приходите, рвите сколько захочется… А через восемь лет продадим дом и уедем в Москву. Время быстро летит. Как раз ребята закончат школу… Может быть, и пораньше удастся переехать. Может, Толе дадут перевод, и тогда обменяем дом на квартиру в Москве, пусть самую захудалую, все родина… А сюда многие с радостью поедут. Прекрасный дом, сад, огород, и от города недалеко. Говорят, проложат дорогу и пустят автобус… А зелени здесь — хоть отбавляй! А воздух, какой воздух! Чудо, а не воздух!
В Ольге была непоколебимая убежденность в благополучном исходе всего происходящего. Она на все смотрела как бы отстраненно; неприятности и трудности были для нее всего лишь препятствиями на жизненном пути, как некие прелюдии, предшествующие удачам. Она была радостным человеком и даже о бедах говорила улыбаясь, давая понять, что все они — преходящие мелочи в огромном прекрасном мире.
Случалось, к ней зайдет Дурова, глубоко вздохнет:
— Если бы ты знала, Ольга, как все надоело. С утра до вечера стираю, не отхожу от плиты, совсем стала кухаркой. В Москве хоть ходила в театр, в кино, а здесь… Всю жизнь загубила…
— Клавка, милая, ну кто ж знал, что будет война. Ты подумай о вдовах, у которых мужья погибли. Мы-то с тобой счастливые, а им каково?! А в Москву мы обязательно вернемся, вот увидишь… А то, что мы много времени проводим у плиты и в огороде… Ну что ж поделаешь… такова наша женская доля — ждать мужей, растить детей. Но все, что мы делаем, мы делаем-то для своих любимых: мужа, детей. И потом, почему это ты всю жизнь сгубила?! Вот еще! Молодая, интересная женщина. У нас с тобой жизнь-то только начинается… Вот знаешь, о чем я подумала? Что многие сами себя делают несчастными. Жалуются на судьбу, жалеют себя, а ведь нытиков не любят. Я так их терпеть не могу. Когда кажется, что все плохо и жизнь невмоготу, надо посмотреть на себя другими глазами, и получится, что все не так уж и плохо… А у тебя просто все замечательно: фигура, внешность, возраст, четверо детей, муж отличный мастер и тебя любит. Да что там говорить!.. Знаешь что! У нас есть сборник рассказов Джека Лондона. Я дам тебе, непременно почитай. Вот у кого надо учиться бороться с трудностями и не отчаиваться в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Чудесная книга! Джек Лондон мой любимый писатель. Обязательно почитай!
Ольга всегда жила в особом свете духовности, неискоренимой внутренней культуры, она была выше будничной суеты, мелочных обид. Не случайно посельчане считали, что
Но среди соседей встречались и завистники, которым не давал покоя Ольгин оптимизм, ее жизненная стойкость, умение держать себя в руках, ее приветливость и даже ее внешность. Такие люди за глаза называли ее «интеллигенткой» и «барыней, много из себя строящей». Они завидовали Ольге только потому, что никогда не смогли бы стать такими, как она, подняться над житейскими неурядицами; не были способны на возвышенные чувства, на благородство. А то, что Ольга кого-то «строит из себя» выглядело по меньшей мере несправедливо, как раз ее отличительной чертой была естественность. Она со всеми держалась непринужденно, свободно и просто. Случалось, в своих рассуждениях Ольга допускала некоторые преувеличения, что свойственно творческим натурам; случалось, она выражалась несколько декларативно, но в этом проявлялась ее склонность к обобщениям, умение видеть жизнь объемно и, наконец, ее победоносный дух. Но и в тех случаях она никого не играла, а была сама собой.
Ближе к осени в поселке пилили дрова; чурбаки раскалывали, поленья складывали в поленницы и сверху накрывали толем от дождя. В листопадную пору из садов тянуло гарью — жгли палую листву, сухие стебли, ботву. Выкапывали и сушили картошку, морковь; жали серпами, молотили и просеивали просо. Запасы опускали в погреба, складывали в чуланах. И снова проявлялась Ольгина жертвенность: она выполняла самую «черную» работу, чтобы другим было полегче, при этом все делала с улыбкой, как бы не замечая трудностей.
— Работать на свежем воздухе — одно удовольствие, — говорила. — Надо сочетать приятное с полезным!
О себе Ольга не думала, и часто работала дольше всех, и не было случая, чтобы она жаловалась на усталость. Она вообще все отдавала другим и никогда ничего не требовала взамен; отдавала лучшую одежду, лучшую еду, проявляла постоянную заинтересованность делами других. Она как бы одновременно проживала несколько жизней: свою, жизнь мужа, детей, родных, близких и просто знакомых. И что особенно важно — жизнь окружающих ей была намного дороже своей собственной.
Наступила полоса относительного благополучия, только Ольга просто разрывалась между работой, семьей и хозяйством; ей постоянно не хватало времени, а еще хотелось почитать книги, послушать музыку. Пришлось уволиться с завода, но и после этого забот не убавилось. Ближайший магазин находился за два километра, рынок — за три, аптека, телефон и почта еще дальше. Ежедневно в семь утра Ольга отправлялась на рынок и обратно несла полные сумки: молоко, хлеб, керосин для керогаза; дети уходили в школу, а она шла за водой, кормила поросенка, кур, прибирала в комнатах, готовила обед, полола огород. Потом садилась за чертежи мужа, ставила форматки (Анатолий по-прежнему дома выполнял заказы для других заводов); вечером перелицовывала, штопала, подшивала и все время негромко пела. Ольга работала, не давая себе передышки, без скидок на усталость и плохое самочувствие, и все делала легко, на одном дыхании. Она не умела отдыхать, не могла сидеть без дела, и спать ложилась позже всех, а вставала первой, и всегда в хорошем настроении.
— Олечка, отдохни, пожалуйста. Всех дел не переделаешь, — говорил Анатолий. — И как ты не устаешь, поражаюсь! Ты пламенный борец за наше семейное счастье, твоей энергии может позавидовать десяток мужчин. Ты не шаровая молния, ты целая электростанция.
— А для меня отдых — это смена занятий, — улыбалась Ольга. — И я считаю, нет неинтересной работы. В каждой можно найти радость и смысл.
Ко всему работа помогала Ольге не думать о Москве.
Но если летом ей было некогда грустить о родине — еле успевала поворачиваться, — то зимой становилось тоскливо. Особенно когда завьюживало и от натиска снега в поселке замирала всякая жизнь, когда во время пурги рвались провода и сидели при свечах; Ольга слушала завывание ветра и чувствовала себя оторванной от внешнего мира — где-то шумные улицы, театры, интересные люди, а вокруг нее унылое однообразие, безрадостная монотонность.