Самая счастливая, или Дом на небе (сборник)
Шрифт:
Это еще больше распалило Ольгу:
— И так здесь прозябаю, да еще нянчиться с пьяницей! Вот еще! Только этого не хватало. Подумал бы своими умными мозгами, каково мне и детям постоянно видеть тебя пьяным?! До чего ты докатился?! И на что мы теперь будем жить, ты подумал?! Эгоист несчастный!
Анатолий устал. Пятнадцать с лишним лет работал на заводе (часто сверхурочно) и постоянно по вечерам чертил дома за доской и ни разу за все эти годы не брал отпуск — только получал отпускные деньги и продолжал работать. Накопленная усталость, постоянные недосыпания сказались на его здоровье — у него появился гастрит желудка.
— Вот нелепость — у нас человек в обществе единица, винтик… Не ценится личность, — говорил он Ольге. — А интеллигент — вообще презрительная кличка. Любой тип, какой-нибудь подсобный рабочий, может тебе нахамить. Но как раз все ценное в мире создано интеллигентами. Они носители культуры, лицо нации, без них общество загниет.
Если бы все это Анатолий говорил трезвым, Ольга нашла бы что сказать, но он философствовал пьяным, и она особенно не вникала в его слова, ее больше беспокоили его участившиеся выпивки.
Как-то от соседей Ольга узнала, что Анатолий сидит в пивной у завода. Она влетела в пивную, выхватила стакан у мужа и кокнула об пол.
— Знаешь что?! Ты совсем потерял совесть! Сколько можно! И вы хороши! — она набросилась на собутыльников Анатолия. — Знаете, что ему пить нельзя. У него больной желудок. И подумайте о своих семьях. Ведь вас ждут жены, дети.
И буфетчику досталось:
— А вы так и знайте! Еще раз нальете Анатолию Владимировичу хотя бы сто граммов, я подам на вас в суд за то, что вы его спаиваете, разрушаете семью.
Она вывела Анатолия на улицу.
— Глава семьи называется! В дом ничего не приносит, а на своих приятелей десятки тратит. Куда это годится?! Это последняя стадия падения!.. И очень надо с тобой нянчиться!..
Дома накипевшая горечь вырвалась в пощечину мужу; его очки слетели, и он сразу стал беззащитным. Ольга испугалась, торопливо подняла очки, положила на стол, закурила и подавленная ушла в другую комнату.
От водки и непрестанного курения гастрит Анатолия перешел в язву желудка. Ночами он корчился от боли, стонал, потом прямо на работе у него случилось прободение язвы и сотрудники еле успели вызвать «скорую помощь».
После операции Анатолий две недели находился в больнице; Ольга приносила ему овсяные каши и варенье из лепестков розы, которое, как она узнала, заживляет рубцы и которое достала с огромным трудом. Из больницы Анатолий вернулся сильно похудевший, с потухшим взглядом.
— Ну и насмотрелся я там всякого, — сказал. — Как будто вернулся с того света.
Ольга была уверена, что после операции муж перестанет выпивать, но уже через месяц он наведался в пивную. Потом еще и еще и вскоре стал выпивать больше прежнего.
Сыновья Ольги унаследовали от матери жизнестойкость, росли общительными, хорошо учились; Леонид по-прежнему занимался живописью и готовился после школы поступать в художественное училище, Толя участвовал в школьной самодеятельности. Ольга всячески поддерживала увлечения сыновей: старшему ставила натюрморты, в свободное время позировала; младшему выкраивала и шила костюмы, отдавала под реквизит стулья и посуду, а на представлениях была самым восторженным зрителем. Это приобщение
За будущее сыновей Ольга была спокойна, но дочь огорчала ее. Нина росла слабым ребенком. После тяжелой болезни во время войны она так и не смогла полностью восстановить силы. Ей часто нездоровилось, во сне она плакала, со сверстниками не дружила и потому для поселковых ребят была предметом насмешек — ее замкнутость они рассматривали как зазнайство, даже окрестили «воображалой» и «цыпочкой». Нина чувствовала антипатию и жаловалась матери:
— Они надо мной смеются, потому что я ничего не умею, у меня ничего не получается.
— Хм, что ты говоришь?! Как это не умеешь, не получается?! — удивлялась Ольга. — Ты все умеешь. По хозяйству мне замечательно помогаешь, и в огороде все делаешь лучше, аккуратней и добросовестней всех нас… А чего не умеешь, тому научишься. Главное — захотеть.
— Да нет, мамочка! — безнадежно вздыхала Нина. — Я родилась в плохом созвездии. Это плохая примета.
— Чепуха все эти приметы. Я в них никогда не верила. Главное — уверенность в себе. Вот чем надо обладать. Уверенность в себе надо воспитывать, развивать, постоянно говорить себе — это я могу сделать! И делать. Не получается — еще раз попробовать. В конце концов получится. Без уверенности в себе ничего не добьешься.
Сыновья Ольги имели некоторые способности, это признавали все учителя, но до сестры им было далеко; одаренность дочери Ольга заметила еще в общежитии, когда устраивала «спектакли». Нина выступала лучше всех детей: пластичная, легкая, она отлично танцевала и пела, свободно делала «кольцо» и «шпагат», мгновенно перевоплощалась из одного образа в другой, а главное, так искренне входила в роль, что и после «спектакля» подолгу не выходила из нее: идет, пританцовывая, по общежитию, напевает, разговаривает с невидимыми героями. Случалось, неделями не возвращалась в реальность. В такие дни рассказывала Ольге про какие-то красочные, фантастические видения, или ходила съежившись, с ускользающим взглядом, чтобы быть «неприметной мышкой», или убегала за общежитие, втыкала палки в землю и танцевала среди «деревьев» — за общежитием был пустырь, но она превращала его в станцию Правда, поселок с палисадниками — во все то, что ей запомнилось из раннего детства.
— Странная девочка, — качали головами местные старухи.
— Что они говорят! — возмущалась Ольга. — Странная, странная! А кто сейчас не странный?! Вся жизнь после такой чудовищной войны странная!
В поселке Ольга все чаще заставала дочь у окна, отрешенно смотревшую в даль. И во сне она по-прежнему плакала; иногда только всхлипывала, а иногда содрогалась от горьких рыданий; Ольга подбегала к ее постели, будила, успокаивала, и никак не могла понять, что видится девчушке по ночам, какие обиды переполняют ее маленькое сердце. В Ольгу вселялась тревога за будущее дочери — в ночных плачах просматривалось определенное предзнаменование, отголоски уготовленной судьбы.