Самая высокая на свете гора
Шрифт:
Андрий Степанович не упрекал. Только ребята махнули рукой: «Ну вот, а мы на тебя надеялись! Эх, ты!»
— Давай проанализируем, — сказал Андрий Степанович. — Что вышло? Пока было напряжение воли, ты весь собрался, изучал соперника — и выиграл. Когда же тебе вдруг показалось, что успех обеспечен и без борьбы, ты размяк и расслабился — твою слабость мигом почувствовали. И вот вместо первого или второго — четвертое…
Славко понимал свою ошибку. Да, Андрий Степанович правильно все подметил. Бои с сильнейшими спортсменами Славко выиграл блестяще, а тем, кто
А когда опомнился, было уже поздно. Счет выправить не удалось. А потом настроение совсем испортилось, он раскис. Кисляй, вот кисляй! Раскис и проиграл еще два боя!
Хуже всего было то, что первый день соревнований прошел чудесно. Фотокорреспондент схватил на пленку интересный момент боя, и Славко, сам себя не узнавая, разглядывал серый снимок в газете.
Хороший это был день. Ходили по городу, ели мороженое, хоть и был заморозок, все равно ели мороженое и купили торт — настоящий дворец из сладкого крема и еще чего-то очень вкусного: не то орехов, не то шоколада.
«Дворец» купили в честь дня рождения Славка. Сообщая о результатах первого дня, так и сказали по радио: «Одному из участников соревнований, Ярославу Беркуте, сегодня исполнилось четырнадцать лет, и он хорошо отпраздновал свой день рождения, выиграв все бои».
Самым лучшим, конечно, был подарок Андрия Степановича. Он дал Славку чудесную шпагу, новенькую, со звонким, как струна, клинком и сверкающей гардой. Рукоять лежала в ладони ловко, как впаянная, и шпага казалась продолжением руки, удивительно необходимым продолжением руки.
Славко от удовольствия покраснел и даже забыл поблагодарить.
— Ну, Беркута, с такой шпагой не выиграть первенство просто позор! — не скрывая зависти, говорили ребята. Они и не сомневались, что он выиграет.
Вот тебе и выиграл! Точно угадали!
Конечно, те, кто занял двенадцатое или даже десятое место, могли о четвертом только мечтать, но Славко должен был выйти на первое! На первое, а не на четвертое!
Показать в классе газету с фотографией? Нет, в этом не было никакого смысла. Это не произвело бы никакого впечатления, ведь снимали его в первый день соревнований, а не в последний. Фотография теперь была скорее укором, чем радостью.
Трудно было переступить порог класса, сознавая, что не привез кубка. Даже значка не привез — за четвертое место не давали и значка. И вовсе уж неприятно было услышать насмешливый голос Юлька:
— Ай-ай-ай, а мы тут приготовили торжественные речи для встречи олимпийца!
Это Юлько-то готовил речь?! Может, скажет еще, что он переживает неудачу Славка? Ну-ну.
— А ты репетируй эту речь каждый вечер, может, на другой случай пригодится!
— Тихо, Юпитер сердится!
Шпагу, подаренную Андрием Степановичем, Славко спрятал и решил не брать в руки до тех пор, пока не почувствует, что имеет на это право.
Он дал себе слово — через год войти в сборную республики, поклялся в этом
— Только смотри не забывай учиться, — сказала мама. — Ты всегда бросаешься из одной крайности в другую, не можешь ровно жить.
— Я же не паровоз, чтобы ровно, как по рельсам. Я человек, — глубокомысленно заметил Славко.
— Да ты становишься философом! — пошутила мама.
Сын не ответил, он о чем-то думал, сосредоточенно сдвинув брови.
— О чем ты думаешь, сынок?
— Так, мама, ни о чем, — сказал он.
И мама с грустью вдруг призналась себе, что теперь она знает о Славке намного меньше, чем когда он еще не умел говорить. Тогда было значительно проще. А теперь вот: «Ни о чем, мама!»
— Знаешь, мама, я теперь еще и легкой атлетикой займусь. Надо — для общего развития.
— А не лучше ли для общего развития взяться за уроки? — вдруг возмутилась мама. — Вот я скажу Андрию Степановичу, что спорт на тебя дурно влияет.
— Ой, мамочка, не говори! — засмеялся Славко, обхватил маму за плечи и закружился с нею по комнате.
— Ну, ну, ты мне испортишь прическу! — сказала мама, а сама подумала, что Славко мигом находит способ спастись от ее справедливого гнева.
Да, от маминого гнева нетрудно было спастись. А вот от собственной раненой гордости и от насмешек — пусть и не злых — нет спасения. Разве объяснишь, в чем дело? Спорт — это спорт. Проиграл — значит, проиграл. И нет тебе никакого оправдания. Люди, бывает, с переломом руки участвуют в соревнованиях. Однажды девочка-фигуристка танцевала на льду — рука в гипсе, а вышла на второе место. Тут-то и есть, должно быть, мера предельной нагрузки.
И Славко рисовал на уроке никем не открытые материки, обдумывая, как бы увеличить нагрузку. Однако сами собой такие способы не придумывались. Их, наверное, надо открывать, как материки. Как Северный полюс. Как истину о том, что Земля вращается вокруг Солнца. Когда-то за такие открытия платили жизнью. А чем надо заплатить, чтобы узнать предел своих сил и возможностей? Ведь от этого зависят и открытия.
«Становишься философом», — повторила бы мама.
Славко рисовал материки, а рядом сидел Юлько Ващук. Сидел за одной партой, переписывал с доски одну и ту же задачу. Теперь Славко не стал бы списывать у него ответ. И если бы у задачи было два решения, Славко выбрал бы не то, каким воспользовался Юлько. Но вот признаться Юльку, что не принимает его таким, каков он есть, почему-то не мог.
Может быть, потому, что когда-то сам очень хотел сесть за одну парту с Юльком Ващуком, лучшим учеником в классе, который так решал задачи, как ты лазал по деревьям? Который прочитал столько книг, сколько ты забил мячей в старый забор, служивший футбольными воротами? Ты так хотел сидеть с Юльком, что — стыдно вспомнить, кисляй, да и только! — заплакал, когда учительница сказала, что вам сидеть вместе никак нельзя: Юлько высокий, а ты был тогда Покатигорошком, Славко Беркута.
Боишься, Юлько не поймет? Не сумеешь объяснить ему?