Самайнтаун
Шрифт:
Мигнули фары, щелкнули разблокированные двери «Чероки». Франц ввалился внутрь автомобиля и, заведя мотор, едва не протаранил чей-то пикап, пытаясь выехать с парковки. В глазах плясали точки, а во рту стоял вкус до того паршивый, будто он съел кошачий наполнитель. Франц добрался до Крепости, никого не сбив, лишь чудом. Из нижних окон тек дружелюбный зернистый свет, и хотя бы одно щупальце тревоги отпустило его сердце: дома кто-то есть. Франц бросил машину прямо у дороги, даже не заехав во внутренний двор, и помчался через плакучие ивы, держась за грудь. Дырка в ней, казалось, росла во все стороны от страха. В ней же засвистел ветер, когда Франц, пробегая мимо одного из деревьев, невольно затормозил:
«Что за безвкусица», – подумал он, прежде чем сорвать ее мимоходом, швырнуть на землю и понестись дальше.
– Я потерял Лору! – вскричал Франц, едва переступив порог.
В лазурной гостиной горели парочка торшеров и камин. Из-за поленьев, покрытых толченым сбором трав – успокаивающие тимьян, ромашка, мята, – дома пахло, как в лесу. Играл виниловый проигрыватель, тихая джазовая мелодия. Титания сидела на краю тахты за книгой с толстым зеленым переплетом и потускневшим названием «Сказки старой Англии», а на круглом столике дымилась чашка с крепким чаем. Положив себе в рот кусочек бисквита со сливочной помадкой из вазочки, стоящей рядом, она уставилась на Франца во все глаза – круглые, совиные и безупречно серые, будто даже без зрачков.
– Возможно, она мертва, – продолжил он, когда восстановил сбитое дыхание и срывающийся голос. – На рынке нашли мертвую девушку, а я нигде не могу найти Лору! Вдруг она и есть…
– Лора у себя в комнате, – сказала Титания внезапно, и Франц замолчал на полуслове, издав нелепый звук, похожий на икоту. – Играет. Ее подвезла Наташа. Она вернулась с базара еще днем.
Франц несколько раз моргнул. Посмотрел на Титанию внимательно, затем – на двуязычную большую лестницу за своей спиной… И побежал скорее наверх.
– Лора! – воскликнул он, заколотив кулаком по ее двери. – Лора, все нормально? Ответь мне. Ты там? Лора!
Ответом ему стало молчание и барабанная дробь, которую она отбивала по установке невпопад с мелодией гитары, играющей на фоне. Грохот в ее спальне стоял такой, что Франц не мог расслышать даже собственное дыхание, и это… утешало. Если у Лоры были силы, чтобы так неистово колотить по тарелкам, значит, она была в порядке. Уж точно живее всех живых.
Франц устало привалился к ее двери спиной и осел по ней на пол. Нахлынувшее облегчение расплавило его, как солнце. Затылок ударился о дерево, когда Франц откинул голову назад и закрыл глаза. Пальцы его принялись отбивать по подогнутому колену тот же ритм, что он слышал за дверью. Лихорадочный и какой-то надрывный, болезненный, он, однако, убаюкивал его. Хотелось спать, отключиться прямо здесь, на этой ковровой дорожке, тянущейся вдоль всего коридора на втором этаже, как змеиный язык… Но внизу ждала Титания, а их обоих – нет, всех четверых – ждали огромные проблемы.
– Ты знаешь, куда подевался Джек? Он тебе не звонил? – спросила она, когда Франц все-таки соскреб себя с пола и спустился вниз. – Кое-что случилось сегодня. Нам срочно нужно это обсудить.
Он остановился на последней ступеньке лестницы, оглянулся на дверь и вдруг впервые за день задался тем же вопросом.
– А ведь действительно, – нахмурился Франц. – Где Джек?
4
А как тебя зовут?
Когда-то очень давно, наверное, 100 лет назад
Гроза кричала, как новорожденный младенец, которым природа наконец-то разрешилась в муках. Каждая ее вспышка заливала комнату слепяще-белым светом и казалась ярче, громче и стремительнее предыдущей, будто молния бежала с ветром наперегонки. Темные деревья за
Этот сон к Джеку, однако, больше не шел – он и так проспал достаточно. И сейчас, проснувшись, заворочался с боку на бок.
«Жил Самайн в краю жестоком – дух пира, что считался слишком добрым. Несмотря на то, у Самайна было все…»
Один голос смолк в его голове и проклюнулся другой:
– Он живой?.. Божечки, он живой! Без головы! Как это возможно?! Роза, что же ты наделала… Права бабушка была, права… Бестолковая я, безмозглая, безрассудная! Зачем притащила, зачем пожалела, ой, зачем, зачем… Шевелится? Божечки, еще и шевелится!
Джек снова замер, давая себе время вспомнить, а тому, кто стоял и причитал над ним, время успокоиться и подготовиться к моменту, когда он зашевелится опять. Джек упрямо взывал к воспоминаниям, но отзывались на этот зов лишь заросли тысячелистника, шиповника и цикория, через которые он прокладывал свой путь, ступая по вязовому лесу босиком. Он помнил их, а еще заскорузлые ветви, куполообразные кроны и верхушки, осажденные вороньем. Но совершенно не помнил того, как очутился сначала там, а теперь здесь. Что было между этим? Куда он шел? И почему, зачем сейчас находится здесь? И где это «здесь»?
Джек снова завертелся… И вдруг услышал, как щелкнул затвор ружья. Этот звук разбудил воспоминания если не давние, то совсем свежие: мирно горящий в окнах свет, незнакомое крыльцо, деревянные ступеньки, на которые он упал плашмя. Худые женские руки, затаскивающие его через порог, и то самое ружье, щелкнувшее минимум три раза за все время. Это был четвертый, самый близкий – уже не из-за двери, со скрипом отворившейся навстречу его тени, а вблизи, почти в упор.
К босым ногам прилипли комки грязи, рубашка тяжело висела на плечах, пропитанная дождевой водой. Когда Джек наконец-то пришел в себя и сел на постели, молния за окном снова мигнула. Они оба вздрогнули одновременно – и Джек, и девчушка, сидящая на стуле в паре метров от постели. Теплый свет масляных ламп, подвешенных над дверью, не доставал до ее стула, зато освещал ствол гладкоствольного ружья, лежащего на ее коленях и смотрящего прямо на Джека. Когда девчушка слегка наклонилась вперед, так же на него посмотрели карие глаза – круглые, прямо два орешка. Щечки у нее оказались круглыми, как яблочки, а волосы пшенично-бронзовыми, цвета жухлых листьев, и забранными в пучок нефритовыми шпильками. Руки же тонкие и худые, как веточки. Будто маленькая садовая поросль, принявшая человеческую форму.
– Извините, – сказал Джек, прочистив горло. – Я вас напугал?
Девчушка снова вздрогнула всем телом и едва не выронила ружье. Джек рефлекторно подался с кровати, чтобы придержать его, но вовремя отдернул руку. Согнув в коленях перепачканные в грязи ноги, бесцеремонно вытянутые на безупречно чистой постели, он вместо этого принял позу поудобнее. Ружье и его хозяйка следили за ним неотрывно.
– Ты и говорить можешь? – спросила та удивленно.
– Могу, – ответил Джек, тоже удивленный, но лишь тем, что изумлена она. – Как все люди, полагаю. Это такая редкость нынче?