Самайнтаун
Шрифт:
Ральф, обсасывающий свою зубочистку, хохотнул так весело, что случайно перекусил ее, зажатую между зубов, пополам. Елейная улыбка мэра, какой он часто одаривал горожан с трибуны после вдохновленной речи, но никогда – Джека, застала того врасплох. Пренебрежение, поданное под изысканной лестью, было достаточно легко раскусить, но вот опасливость и тайну, что пряталась в начинке, как жидкий центр у фондана…
«Он настолько в меня не верит? – подумал Джек сначала, но затем подумал еще раз: – Или просто не хочет, чтобы я мешался? С чего бы это? Боится, что я затребую отмену праздников и его репутация с бюджетом подорвутся?» А Джек ведь и впрямь хотел затребовать, вот только знал мэра как облупленного – как весь их род, что унаследовал
Звон бьющейся посуды, донесшийся из-за дверей гостиной, на которые мэр косился каждые три секунды, заставил вздрогнуть всех троих. Даже Джека, привыкшего к вечным визгам и кавардаку дома.
– Пресвятая Осень! Моя непутевая прислуга сейчас оставит город без средств к существованию, – прошипел мэр, растирая еще одну морщину, пролегшую теперь на сморщенном носу. – Парни, давайте и вправду перенесем наше «совещание» на другой день. У меня в гостиной сейчас сидит очень важный человек! Уж точно поважнее какого-то мертвого пекаря без половины туловища…
– Без туловища вообще, – уточнил Джек. – Целиком.
– И конечностей, – кивнул Ральф.
Мэр резко вздохнул.
– Я имею в виду, что человек, ждущий меня в гостиной, пожертвовал в наши городские фонды – и в тот, что обеспечивает твое существование, Джек, между прочим, тоже, – такую кругленькую сумму, что по сравнению с ней даже твоя тыква выглядит квадратной. Я должен был приехать домой еще к пяти, так что он уже ждет меня дольше, чем моя жена ждала предложения руки и сердца. А учитывая звук, который вы сейчас слышали, ситуация рискует выйти из-под контроля. Так что, прошу, вы оба… Занимайтесь тем же, чем и всегда. А будут новости – звоните.
Когда сиделка Доротеи, вынужденная теперь заменять и дворецкого, выскочила из спальни и повела их с Ральфом к выходу из дома, Джек напоследок обернулся. Не дожидаясь, когда его непрошеные гости уйдут, мэр тут же двинулся к гостю другому, долгожданному. В приоткрытые двери кабинета, которые тот распахнул, Джек успел увидеть бархатное кресло с капитоне, чайный стол, заставленный заварочными чайниками, и длинные скрещенные ноги, вытянутые под ним. Мужская рука, облаченная в темно-серую перчатку из велюра, лежала на подлокотнике кресла, а из-за его спинки выглядывало плечо с декоративным эполетом. Длинные серебряные цепочки покачивались, скользя по черной строгой ткани, пока гость вытирался ажурной салфеткой от чая, который пролила на него хлопочущая вокруг девчушка в белом переднике. Джек услышал лишь ее сбивчивые извинения, заглушаемые звоном собираемых с ковра осколков, прежде чем мэр окончательно скрылся за дверьми.
Спустя несколько мгновений за Джеком закрылись и двери самого дома. Ветер взметнул желтые листья из-под ног спускающегося по ступенькам Ральфа, будто пытался спасти их от его тяжелой, под стать медведю, поступи. Он переваливался с ноги на ногу, оттягивая карманы мембранной куртки, в которую спрятал сжатые кулаки после того, как раскрошил на землю остатки зубочистки.
– Так и не сварил мне кофе, толстосум! И чего подвозил его тогда? – проворчал Ральф, плюясь прямо мэру на крыльцо. – Еще и с тобой на пару выставил, как лузера какого-то.
Хорошие манеры и раньше были ему несвойственны, но Джеку казалось правильным, если сам он продолжит их блюсти. В конце концов, ссориться с Ральфом было крайне невыгодно для них обоих, особенно в столь смутное время.
– Слушай, Ральф… – начал Джек поэтому, сунув большие пальцы в карманы вельветовых штанов по привычке. Он замер на ступеньку выше, чем остановился и оглянулся на него Ральф, но даже тогда не смог превзойти его в росте. – Забыл сказать спасибо за то, что помог уладить дело с
Ральф посмотрел на него так, будто Джек предложил ему обернуться вместо медведя петухом.
– Ты что-то путаешь. Я ничего не делал с Аскалем Муром, или как там его.
– Артуром Мором, – поправил Джек рефлекторно, но важно сейчас было не это. – Подожди… Лора же звонила тебе, разве нет?
– Лора позвонила мне в час дня, а подъехал я туда только к трем. Там уже ничего не было к этому моменту, обычный переулок, как ты и сказал.
– Ты уверен? – переспросил Джек. Ему показалось, что все его тело онемело от шеи до кончиков пальцев. Так ощущалось незнание, которое Джек не привык – не должен был – испытывать в собственном городе, но испытывал уже второй раз за день. – А родные погибшего к тебе с заявлением о пропаже еще не приходили?
– Не-а.
– Пора бы… Это точно не ты постарался? Ничего не путаешь?
– Сколько можно повторять? Думаешь, я благородного из себя корчу? Титания, конечно, красотка, я и сам ее на свидание не раз звал – хорошо, что она меня отшила, кстати, – но от бабок я никогда не откажусь, ты это знаешь. Наверное, кто-то из твоих ребят просто прибрался раньше, – пожал Ральф плечами, и Джек с трудом проглотил очередное «Точно?». Ведь знал, что никому из его семьи разобраться с таким не под силу: Францу было некогда (он страдал), Титания бы снова впала в транс, едва к тому переулку подступившись, а Лора бы попросту туда не добралась. Конечно, таинственное исчезновение места преступления было сейчас меньшей из проблем Джека. Да и проблему это в принципе напоминало мало – скорее дар. А разве культурно к дарам придираться? – В следующий раз не дергайте меня, олухи, если сами справиться можете, – добавил Ральф раздраженно. – Ох, и почему все красивые женщины либо стервы, либо истерички, либо пытаются тебя убить…
С этим философским замечанием Ральф спустился с лестницы и залез в полицейскую машину с подбитой левой фарой и поцарапанным капотом после многочисленных аварий, которые случались каждую субботу, когда Ральф садился за руль пьяным после спортивного бара. Стоя у затворившихся за ними ворот и глядя, как он уезжает, протягивая за собой колею по грязи, Джек вдыхал в себя осенний воздух, а выдыхал по-прежнему аромат цветов. Тот свербел где-то в глубине, царапал горло, как если бы в нем застряла рыбья кость. Растерев кадык костяшками, Джек снова глянул на особняк: горящих окон в том прибавилось, но жизни будто стало ощущаться еще меньше. Он нашел взглядом окно До – снова потемневшее, зашторенное и единственное, где витраж складывался в цветочные узоры, а не геометрические – и лишь затем наконец-то пошел прочь, борясь с колющим желанием вернуться. Что-то определенно было не так – не то в мэре, не то в самом особняке, но Джек не понимал, что именно.
Все немного прояснилось спустя несколько часов, когда небо расписали сумерки.
В них Самайнтаун всегда снимал маску захолустья и раскрашивал лицо в цвета неона, звезд и диких трав, торговцы с которыми выходили из своих скромных магазинчиков на улицы в охапку с товаром и брошюрами. Даже Светлый район менялся, темно-синие дома с маленькими шпилями начинали походить на когти, а улицы, не считая центрального рынка, стремительно пустели, будто кто-то выпускал из городских жил кровь. Темный район же эту кровь жадно поглощал: туристы набивались в бары с живой музыкой, лебединые девы танцевали на речной глади, дети разоряли палатки с карамельными яблоками и тащили родителей в парк аттракционов, где крутилось мигающее колесо. Колокольный звон из городской башни с круглым циферблатом, которую было видно из любой точки Самайнтауна, напоминал его сердцебиение.