Саммер
Шрифт:
Зелень, островок безвременья в потоке времени, четко виднелась сквозь марево.
Лес встретил нас полутьмой и прохладой.
— Все нормально?
Она кивнула, подняла очки, глаза у нее были на мокром месте.
— Холодно немного.
Она храбро улыбалась. Я неловко потер ей плечо. Она не спускала с меня глаз.
Мы попробовали найти то место. И я вновь ощутил себя персонажем заигранной пьесы «Саммер, я ищу тебя!», как будто жизнь моя шла по спирали, нарезая круги, которые немного менялись
Я ничего не узнавал. В лесу соорудили место отдыха — поставили и вкопали столы и стулья из бетона, — и люди навалили возле них кучи мусора; траву изуродовали пятна немыслимых цветов. Во рту у меня появился горький привкус, мне захотелось кого-нибудь ударить. Джил ходила по кругу, заглядывая за стволы деревьев, прикладывая ко лбу руку козырьком и внимательно глядя в чащу, потом в задумчивости возвращалась ко мне. А я не мог даже пошевелиться.
— Это тут было, как думаешь? — спросила Джил.
Я пожал плечами:
— Не знаю.
И скептически посмотрел на нее:
— Да и что это меняет?
Ее веки вздрогнули. Она уже открыла рот, чтобы ответить, но спохватилась. Вздохнула и посмотрела на верхушки деревьев:
— Пойдем к воде.
Она опять надела очки, отвернулась от меня и быстро зашагала прочь.
Озеро так заросло, что его красота вселяла тревогу. В сухой траве растянулись мириады паутинок, казалось, что они отделяют водный мир от мира воздушного. Над горцем[26] порхали стрекозы. Камыши склонялись над водой, будто любовались своим отражением.
Джил шла вперед и не оборачивалась. Спина ее выражала немой упрек, адресованный мне.
Я чувствовал себя слабым и усталым.
Наконец, она замедлила шаг. Но когда я догнал ее, и мы пошли рядом, ступая по влажной земле, комья которой оставались у нас на обуви, и почти добрались до берега, она резко повернулась ко мне. Лицо ее горело:
— Почему ты такой?
— Какой?
— Суровый и безразличный. Тебе на все наплевать!
Я расхохотался:
— Я? Суровый? И мне наплевать?
Я хотел еще что-то сказать, но смех, истеричный, наполненный презрением, душил меня. И еще я крутил в кармане шорт зажигалку.
— И для тебя не важно…
Она помахала рукой, показывая куда-то вдаль:
— Быть здесь. Вспоминать.
Она смотрела вперед, задрав подбородок, словно сдерживая эмоции.
— Я вот постоянно об этом думаю. О ней. О том дне. О том, чего мы не заметили, что пропустили.
Она посмотрела на меня и фыркнула:
— Не знаю, как это у тебя получается.
Я вытащил из кармана «Мальборо», медленно вытащил. Закурил, потом посмотрел на горящий кончик сигареты:
— Да, не знаю, как это у меня получается, это точно.
Руки у меня тряслись. Джил смотрела на мою сигарету. Она прошептала:
— Как будто ты не скучаешь по ней.
— Откуда тебе
Мой голос задрожал от ярости.
Она выкатила глаза, и я увидел в них что-то, похожее на страх или на страдание.
— Верная подружка, да? Само совершенство, да? А где ты была все это время? Где ты была все эти годы, когда мои родители пытались не сойти с ума, когда заходили в комнату, где ее больше не было, и за столом ее место пустовало? Ее кроссовки так и стояли в прихожей, месяцами стояли, прямо у двери, белые до ужаса, до ужаса! А потом они исчезли, потом исчезли, и стало еще ужасней.
Я опять начал смеяться, но смех мой был похож на вой животного, с которого сдирают кожу.
— То есть тебе, значит, ее не хватает! Ты, значит, все время думаешь о ней. Не смеши. Ты повела себя как все остальные, Джил, ты нас бросила. И продолжала жить как маленькая принцесса, делала вид, что не замечаешь нас, когда мы сталкивались в городе. Ты отстранилась, отстранилась настолько, насколько могла. Тебе было на нас наплевать, ты о нас не думала. Ни о сестре, ни обо мне. Ни одной чертовой секунды не думала. Вот она, правда.
Джил сделала шаг назад, как будто слова, которые вылетали у меня изо рта, были осколками разбитого стекла.
Воздух потрескивал от жары, вокруг нас летала мошкара, крутилась и порхала. Мне хотелось прилечь. Джил вцепилась в свою сумку, будто у нее больше ничего не осталось, или в ней лежали самые ценные вещи в мире, или там — где-нибудь между зеркальцем и связкой ключей — она спрятала свое сердце.
Вдруг она побежала в сторону леса. Я хотел окликнуть ее, может, сорваться за ней, но не сдвинулся с места.
Я стал свидетелем ее бегства.
Я смотрел на ее ноги, на ее быстрые ноги — казалось, они летят над землей; потом я перевел взгляд на свои ноги — казалось, они уходили в землю. Когда я поднял глаза, Джил исчезла, и осталось только озеро, похожее на черно-синюю дыру.
Я не знал, что чувствовал. Пейзаж казался и знакомым, и незнакомым одновременно. Может, наш пикник проходил вот тут, а может, в другом месте, или — в другом мире.
Я не мог сосредоточиться, не мог вспомнить лицо Саммер. Я даже не мог думать о том, что случилось с Джил.
Как-то Саммер потеряла золотой браслет, который обожала; браслет был ей чуть велик. В тот день она искала его по всему дому, охваченная какой-то яростной истерикой она вытряхнула из коробки на ковер всю свою коллекцию украшений, выкинула вещи из ящиков, распотрошила кровать; мы слышали, как она хлопает дверцами всех шкафов в доме, ругается и всхлипывает.
Через несколько недель мы играли в рами[27] у нее в комнате на полу. Вдруг Саммер вскочила на ноги, резким движением собрав карты. Она пошла прямо к сумке, с которой ходила в бассейн, — сумка висела на ручке двери в ванную, — не глядя, запустила внутрь руку и с победным видом вытащила браслет, держа его между большим и средним пальцем. Яркий полый круг походил на букву «о», как будто сам браслет раскрыл рот от удивления.