Самое ужасное путешествие
Шрифт:
«1 февраля 1911 года. Плавание всё же не закончилось безрезультатно, и наши сомнения относительно того, где зимовать — здесь или в южной части Земли Виктории, рассеялись самым удивительным образом. Около 10 часов мы вошли на всех парах в залив, глубоко врезающийся в Барьер; позднее мы поняли, что это открытая Шеклтоном. Китовая бухта; наблюдения, проделанные нами в последнюю экспедицию (в экспедицию Шеклтона), получили самое убедительное подтверждение. По словам Пеннелла, все теперешние съёмки местности почти повторяют то, что сделано шеклтоновской экспедицией. Китовая бухта, о которой мы сообщали, вызывала сомнения у исследователей, но теперь они развеяны окончательно. Твёрдо установлено, что бухта Балун и соседний залив, обозначенный на карте экспедиции „Дисковери“, соединились, и, более того, за это время новый большой залив ещё сильнее врезался в стену Барьера; в самом деле, даже невооружённым глазом видно, что после нашего визита в 1908 году его западная граница сильно изменилась. В остальном залив всё тот же {74} : те же обманчивые пещеры и тени, издали кажущиеся скальными выходами, те же утёсы, выжатые на поверхность давлением льдов, и провалы за ними, те же беспредельные просторы морского льда и даже стада китов те же. Надеюсь, что до ухода мы сумеем нанести залив на карту, но это зависит от погоды. Было очень приятно получить подтверждение правильности полученных нами данных и всего, сделанного Шеклтоном, и я лёг спать совершенно удовлетворённый прожитым
Но человек предполагает, а Бог располагает, и в час ночи меня растолкал Лилли и сообщил поразительную новость: на морском льду залива стоит на ледовом якоре судно {75} . На борту в течение нескольких минут царило смятение — все, натягивая на бегу одежду, с камерами в руках ринулись на палубу.
Тревога не была ложной — в нескольких ярдах от нас действительно стояло судно, более того, те, кто читал книги Нансена, узнали в нём знаменитый „Фрам“.
Парусное вооружение у него косое, трубы нет — на судне, очевидно, был керосиновый двигатель. Вперёдсмотрящие вскоре доложили, что видят на Барьере хижину, а наиболее возбуждённые умудрились даже разглядеть группу людей, вышедшую нас встречать. Поэтому Кемпбелла, Левика и меня, не мешкая, опустили через борт корабля, поставленного на якорь, и мы на лыжах отправились к видневшемуся вдали тёмному пятну. Оно оказалось всего-навсего складом; мы повернули к судну, и Кемпбелл, которому не терпелось встретить незнакомцев, оставил нас, новичков на лыжах, далеко позади и обратился к ночному вахтенному на „Фраме“.
Тот сообщил, что на борту находятся только трое человек, остальные же помогают Амундсену устроиться на зимовку, которая в два раза дальше от моря, чем склад. Амундсен должен появиться на „Фраме“ завтра, и мы решили задержаться, чтобы Пеннелл и Кемпбелл смогли с ним побеседовать.
„Фрам“ подошёл к паковым льдам 6 января и к 12-му уже протиснулся сквозь них, следовательно, им было легче, чем нам.
Амундсен, узнали мы, собирается пойти к полюсу не раньше будущего года. Это нас обнадёжило — значит, будущим летом состоится честное соревнование за первенство в покорении полюса, но, конечно, западная (главная) партия проведёт зиму в большом напряжении.
Что касается планов нашей партии, то тут всё ясно. По неписанным законам полярного этикета нам нельзя вторгаться в район амундсеновской зимовки, мы возвратимся в залив Мак-Мёрдо, оттуда в бухту Робертсон и там постараемся устроиться как можно лучше. А пока суд да дело, мы не теряли времени даром. Ренник производил замеры глубины — она достигала здесь 180 саженей, матросы забили трёх тюленей, в том числе серебристого красавца крабоеда, Лилли брал пробы воды с глубин 50, 100, 150 и 170 саженей и ловил планктон с помощью планктонной сети, Уильяме налаживал трал, чтобы пройтись им по дну, если время и погода позволят. Я нащёлкал целую плёнку и отдал её Дрэйку для проявления в Крайстчерче. Среди заснятых сюжетов есть „Фрам“, „Фрам“ и „Терра-Нова“, склад, заложенный Амундсеном, ледяные обрывы и морской лёд с крупными разломами трещин, мощные снежные надувы, коегде смытые прибоем вплоть до карниза в несколько ярдов шириной, на котором упорно держится снег.
Ночь прошла спокойно, время от времени шёл снег.
4 февраля 1911 года. В семь часов утра меня разбудил Левик — ему понадобилась моя камера. Оказалось, что около 6.30 утра Амундсен, Юхансен и ещё шесть человек вернулись на „Фрам“ и явились к нам — поговорить с Кемпбеллом и Пеннеллом. Кэмпбелл, Пеннелл и Левик пошли на „Фрам“ завтракать и оставались там до полудня, а возвратившись, сообщили, что к нам на ленч собираются гости — Амундсен, капитан „Фрама“ Нильсен, который, высадив партию, уведёт его из Антарктики, и молоденький лейтенант — его имени никто не запомнил. После ленча наши офицеры и часть матросов отправились осматривать „Фрам“, знакомиться с остальными норвежцами и прощаться с ними. Я не пошёл и в это время показывал норвежскому лейтенанту наше судно. Около трёх часов пополудни мы подняли ледовый якорь, расстались с „Фрамом“ и медленно двинулись вдоль морского льда, ведя траление на глубинах от 190 до 300 саженей. Траление оказалось очень удачным — мы вытащили две полные корзины донного ила; биологи получили ещё более ценную добычу: к внешней стороне сети прицепились две длинные криноиды, фута в два длиной, в довольно хорошем состоянии.
Сейчас мы стоим у Барьера и продолжаем картографическую съёмку. Затем направимся к мысу Эванс, там простоим один день, поднимемся на север и попытаемся высадиться на мысе Адэр, чтобы за ним обосноваться на зимовку.
Утром Браунинг и я осмотрели восточный фасад бухты. Как мы выяснили, он состоит из прозрачного зернистого льда с диаметром зёрен от четверти до трёх восьмых дюйма и с многочисленными пузырьками воздуха.
По пути я сделал несколько снимков собак Амундсена, а ещё на стоянке заснял кое-какие трещины и пещеры на обрывах Барьера.
Итак, мы расстались с норвежцами, но всё время думаем, вернее не можем не думать о них. Все они показались мне людьми с яркой индивидуальностью, упорными, не пасующими, конечно, перед трудностями и неутомимыми в ходьбе, лёгкими в общении, с чувством юмора. Сочетание всех этих достоинств делает их опасными соперниками, но несмотря на это, к ним как к людям невольно проникаешься симпатией.
Я обратил особое внимание на то, что они тщательно избегали получения от нас каких-либо полезных для себя сведений.
Мы узнали новости, неприятные, безусловно, и для нас, и для западной партии, но весь остальной мир будет, конечно, с напряжённым интересом следить за гонкой к полюсу — она может иметь любой исход. Зависит он и от случая, и от отчаянных усилий, которые приложат обе стороны, и от их упорства.
Норвежцы зимуют в опасном месте — лёд быстро взламывается в Китовой бухте, которую они принимают за залив Борхгревинка {76} , и к тому же их лагерь стоит точно в зоне, где прочность льда нарушена. Зато если они благополучно перезимуют (а они хорошо себе представляют, какие опасности им угрожают), то в числе их преимуществ будут собаки — их у Амундсена много, — энергия нации того же северного типа, что и наша, опыт путешествий по снегу, не имеющий себе равного в мире.
Остаётся ледник Бирдмора. Смогут ли их собаки преодолеть его, а если смогут, то кто же пройдёт его первым?
Одно я знаю твёрдо: наша южная партия сделает всё возможное и невозможное, чтобы не уступить первенства, и мне представляется, что, скорее всего, в будущем году полюса достигнут обе партии, но кто окажется первым, известно одному Господу Богу.
Мы узнали несколько интересных фактов, связанных с норвежцами. Машины „Фрама“ уместились бы на половине площади нашей кают-компании, цистерны для горючего с момента выхода из Норвегии не нуждались в пополнении, гребной винт могут поднять три человека. Они довезли до Барьера свежий картофель из Норвегии. (Некоторые члены команды по происхождению, бесспорно, ирландцы.) На „Фраме“ в твиндеке у каждого отдельная каюта, очень удобная. С борта судна в хижину припасы перевозили восемь упряжек собак по пяти голов в каждой, отдыхавшие через день.
Для похода к полюсу они намерены использовать упряжки из десяти собак, работающие через день. Их псы останавливаются по свистку, а если выходят из повиновения, то, чтобы их усмирить, достаточно перевернуть сани, даже нагруженные. Береговая партия состоит из девяти человек, судовая — из десяти.
„Фрам“ под командованием Нильсена возвратится в Буэнос-Айрес и за зиму совершит кругосветное плавание с целью исследования морских глубин.
В этом году они не собираются идти на юг и даже не уверены, будут ли расставлять склады. У них 116 собак, десять из них — суки, а следовательно, способны производить на
117
Дневник Пристли.
Как выяснится позднее, Пристли трижды ошибся. Во-первых, он вынес об Амундсене распространённое, но совершенно ложное представление как о простом норвежском мореплавателе, совсем не интеллектуале. Во-вторых, ему показалось, что Амундсен поставил свой лагерь на льду, а не на твёрдой земле{77}. В-третьих, он был уверен, что Амундсен пойдёт к полюсу старым путём, через ледник Бирдмора. В действительности же Амундсен был исследователем высочайшего интеллекта, по складу ума больше напоминавшим еврея, чем скандинава; достаточно вспомнить, с какой дальновидностью, руководствуясь одной лишь логикой, он выбрал место для зимовки. Признаюсь, в тот момент мы все его недооценивали и не могли избавиться от ощущения, что он хочет опередить нас обманным путём.
Вернёмся, однако, к заливу Мак-Мёрдо и сообщениям, оставленным на мысе Хат. Итак, двух пони, отданных партии Кемпбелла, выгрузили с «Терра-Новы» на мыс Эванс: Кемпбелл правильно рассудил, что при создавшихся условиях они могут быть Скотту полезнее, чем ему. Последующие события доказали, сколь верен был этот самоотверженный шаг. Затем «Терра-Нове» предстояло пойти на север и попытаться высадить партию Кемпбелла на крайней северной оконечности Земли Королевы Виктории. В то же время угля оставалось так мало, что могла возникнуть необходимость возвращаться напрямик в Новую Зеландию. Кемпбелл в своей записке сожалел, что не сможет встретиться со Скоттом: он предполагал, что новые обстоятельства могут побудить Скотта изменить состав партий, а кроме того, Амундсен предложил Кемпбеллу высадить его партию в Китовой бухте и заняться исследованием её восточного района, но Кемпбелл не считал себя вправе принять приглашение без согласия Скотта.
Как мы теперь знаем, из-за недостатка угля пришлось выбирать одно из двух: поспешно ссадить партию Кемпбелла со всем её снаряжением в бухте у мыса Адэр или везти всех назад в Новую Зеландию. Как выразился один матрос: «Сама по себе наука вещь замечательная, но как бы не перестараться».
Корабль уже был готов освободиться от них, да и они для этого созрели. Они высадились на берег по пояс в воде — и «Терра-Нова» благополучно отбыла в Новую Зеландию.
Скотт решил, что до прихода партии с лошадьми со склада Одной тонны следует заняться перевозкой на санях припасов в Угловой лагерь. Но
«с собаками плохо. Они страшно голодны, исхудали как щепки и очень устали. Я уверен, что этого не должно бы быть, просто мы их мало кормим. В будущем году необходимо увеличить им паёк и придумать для них какой-нибудь разумный режим. Одних галет мало» [118] .
Кроме того, несколько собак не оправились от повреждений, полученных в трещине. Значит, можно было полагаться только на людей и одну выжившую лошадь — единственную из троих, что вышли со склада Блафф, а именно на Джимми Пигга.
118
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 131, 132.
Партия выступила в пятницу 24 февраля, передвигалась днём.
В неё входили: Скотт, Крин и я с санями и палаткой; лейтенант Эванс, Аткинсон и Форд со вторыми санями и палаткой; Кэохэйн, ведший Джимми Пигга. На исходе вторых суток похода мы увидели вдали партию с лошадьми, направлявшуюся в Безопасный лагерь [119] . В Угловом лагере Скотт оставил партию лейтенанта Эванса с лошадью, а сам со мной и Крином решил сделать рывок к Безопасному лагерю. До самой ночи шли мы ускоренным темпом, одолели за день 26 миль и стали лагерем милях в десяти от Безопасного лагеря. Туда к этому времени должна была подоспеть партия с лошадьми.
119
См. стр. 155.
Далее события приняли трагический для нас оборот. Вызванные рядом сложных обстоятельств, они имели своим следствием потерю лучших наших транспортных средств и только чудом не привели к человеческим жертвам. В это время, то есть 26 февраля, на Барьере находились три наши партии. За Скоттом шёл лейтенант Эванс с пони Джимми Пигом. Скотт, Крин и я стояли лагерем недалеко от Безопасного лагеря. В самом Безопасном лагере находились две собачьи упряжки с Уилсоном и Мирзом и только что прибывшая со склада Одной тонны партия с пятью лошадьми — почти все они были худы, голодны и измождены.
Между Безопасным лагерем и мысом Хат — замёрзшее море, которое в этом году то ли вскроется, то ли нет, но, как мы знали по наблюдениям последних дней, лёд очень непрочен. Ледяной покров простирался тогда миль на семь к северу от мыса Хат. До конца летнего сезона оставалось немного. В последние две недели держалась температура от -50 до -60° [от -45 до -51 °C], а пони плохо переносили такой мороз.
На наше горе, несколько раз налетали свирепые пурги, и нам стало ясно, что лошадям более всего страшны не холода и рыхлый снег под копытами, а вот именно эта осенняя непогода.
Скотту хотелось как можно скорее доставить животных на мыс Хат, где мы могли обеспечить им более или менее надёжное укрытие.
На следующее утро, 27 февраля, открыв глаза, мы увидели самую настоящую осеннюю пургу — с очень густым снегопадом, ветром в 9 баллов и температурой около -20° [-29 °C].
Это было ужасно: каково будет нашим несчастным шестерым пони, всё ещё не покинувшим Барьер? Пурга закончилась на следующее утро, и о событиях этого дня лучше меня расскажет Скотт:
«Упаковались и в 6 часов пошли в Безопасный лагерь.
Очень холодно и вообще дела плохи. Уилсону и Мирзу с самого нашего ухода сопутствовало одно ненастье, оно застигло и Боуэрса с Отсом. Пурга длилась два дня. Лошади живы, но в жалком состоянии. С востока дул резкий холодный ветер. Нет никакого смысла дальше здесь ждать. Мы поспешно приготовились всей компанией двинуться к мысу Хат. Укладка заняла много времени. Снегу выпала масса, и часть саней была занесена на 3–4 фута. Около 4 часов благополучно отправились вперёд двое саней с собаками. Стали собираться в путь с лошадьми.
Когда с них сняли одеяла, мы ужаснулись. Что наделала с ними пурга! Все лошади без исключения исхудали до последней степени. Особенно плачевно состояние Скучного Уилли.
Предполагалось лошадей отправить по следам собак. Наша маленькая компания должна была выступить последней и раньше лошадей выйти на морской лёд. Меня очень тревожил переход по льду: я видел там много полыней» [120] .
120
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 134–135.
В дальнейшем рассказе я на время умолчу о двух собачьих упряжках — Мирза и Уилсона, которые вышли из лагеря раньше, чем пони.
Первым был готов покинуть лагерь Дядя Билл, пони Боуэрса, и тот, не дожидаясь остальных, тронулся в путь. Затем мы запрягли Панча, Нобби, Гатса и уже взялись за Уилли, но едва вывели его вперёд, как он повалился наземь.
Скотт быстро перестроился. Меня и Крина с тремя более крепкими лошадьми послал вперёд, на соединение с Боуэрсом, ожидавшим всех в миле от лагеря. Отса и Грана оставил при себе — попытаться помочь больному пони. Скотт рассказывает в своём дневнике об отчаянных усилиях, которые предпринимали путешественники для спасения Уилли: