Самолёт до Луны и почти нормальная жизнь
Шрифт:
— Ничего себе, — изумился Эрни. — Я думал, этому учатся годами. Ты случайно не применял магию?
— Далия за такие проделки из меня самого балерину сделает. Пойдем-ка лучше угостим всех пирожками, пока здесь не случилось лебединое озеро.
— Пойдём попробуем.
Глава 15. Тоска по дому и тактильная память
— Мы все готовы? — Несмотря на свой «друидский» имидж, Том, в своём лучшем костюме и лучшей рубашке, выглядел очень презентабельно, даже харизматично.
— Я — да. — Нина выглядела потрясающе и неузнаваемо.
Белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы, была заправлена в тёмные брюки с высокой талией.
Через плечо был перекинут темно-зелёный тонкий жакет. Макияж был почти незаметен, но лицо выглядело идеальным, как будто с обложки журнала. Довершали образ стильные очки с прозрачными светозащитными линзами, слегка отливавшими синевой, что придавало им футуристический вид.
Том прочистил горло.
— Так мы выезжаем?
— Да, поехали. — Эрни взял Нину под локоть и повёл к выходу.
Том снова прочистил горло и тихонько хохотнул:
— Ты ничего не забыл?
— Упс. — Эрни, не отпуская Нину, потянулся к стулу и подхватил футляр с лютней.
Том, конечно, не отказал себе в удовольствии прокатиться по скоростной трассе, хоть на этот раз он обошёлся без превышения скорости и несанкционированных иллюзий.
Эрни наслаждался тёплым ароматным воздухом, сквозь который они мчались. Он был пронизан запахами, к которым он привык.
Испания стала его вторым домом, светлым ярким солнечным краем, в который он мог перенестись, в буквальном смысле, по волшебству.
И всё же он уже скучал по дому, всегда наполненному тайнами, загадками и магией — тонкой магией того рода, которой пронизана сама жизнь. Запрокинув голову назад, полулёжа на сиденье, он смотрел на рваный край наползающей сзади тучи, которая как будто никак не могла догнать их. Колеблющийся контур облака менял очертания, рисуя образы. Эрни увидел пасть волка, пытавшегося ухватить за крыло маленькую фею. Фея убежала от волка и стала похожа на медузу. Волк спрятал зубы и стал частью лесного массива. Воспоминания и образы, связанные с домом, в котором хранились сны, бежали за ним, как грозовые облака причудливой формы — за быстрым «мерседесом».
Том, выросший на севере, угрюмом и вдумчивом, окутанном мистикой густых туманов, никогда по-настоящему не приживётся здесь, на земле танцующего солнца и беспечного капризного ветра. А Далия, в чьих жилах течёт горячая южная кровь, разбавленная игривыми латинскими ритмами, при всей своей суровости и глубине благородной ищущей натуры, не сможет вынести промозглый отчуждённый север.
Они повстречали друг друга на пересечении многогранности собственных сложных и разных натур, но всё, что им остаётся, — это проводить вместе выходные и отпуск, компенсируя неполноценность своего союза заботой о чужих детях.
Эрни осторожно и нежно поцеловал висок Нины, задремавшей на его плече.
Приехал бы он сюда только ради какого-то конкурса? Он приехал сюда ради того, чтобы Том и Далия, Мануэль, Дана и Анита хоть недолго, но по-настоящему пожили вместе в одном городе, чтобы Нина хоть ненадолго почувствовала
Даже если его оценят по достоинству на фестивале, станет ли он ездить на гастроли ради признания и оваций, оставляя без помощи отца и без защиты — любимую девушку? Он никогда не пошёл бы на это.
Он не видел себя звездой сцены, пусть даже речь шла не об эстрадных номерах и развлечениях, а о серьёзной музыке. Ему не хотелось проводить свою жизнь между гостиницами, аэропортами, вокзалами и чужими людьми из чужих стран и городов, пришедшими на него поглазеть и послушать его игру. Он хотел, как Том, остаться работать в той школе, в которой учился, и спокойно жить в доме, в котором вырос или, скорее, возмужал. Тем более сам этот дом представлял собой целый портал в мир мыслей, чувств, надежд и фантазий целого человечества. Ему не нужно было путешествовать по миру — целые миры и мирки каждое утро сами рвались в его окно и в его сознание, как уставшие от долгих странствий корабли — в свою гавань.
Эрни любил фламенко, но сегодня ему казалось, что он больше никогда в жизни не захочет слышать его. От усталости, шума и однообразия у него звенело в ушах, перед глазами плавали тёмные круги.
Он успел познакомиться с самым молодым из остальных лютнистов. Он, оказалось, приехал из Дании и начал изучать испанский всего за два месяца до мероприятия, зато бегло говорил по-английски. Его звали Йенсом, ему было двадцать семь лет, он окончил Королевскую Датскую консерваторию. Эрни приятно удивил тот факт, что Йенс общается с ним запросто и непредвзято, несмотря на большую разницу в возрасте и уровне образования.
— Значит, ты талантливый, — просто и без зависти сказал он. — Такое бывает. У нас вот заочно учился один семнадцатилетний мальчишка, игравший на семи инструментах сразу. Писал ведь тот же Моцарт музыку в дошкольном возрасте.
— Писал, — согласился Эрни.
— Если ты и не возьмёшь первый приз, то ты здесь, во всяком случае, самый мускулистый и загорелый, — рассмеялся Йенс.
— Да, и правда.
Наконец очередь дошла до лютнистов. Эрни, к его удивлению, пригласили на сцену первым, представив как самого юного участника. Легко поклонившись, он присел на стул и пододвинул поближе к себе специальную подставку для левой ноги. В зрительном зале было темно, но он без труда отыскал взглядом Нину, заметив синеватый блеск её очков. «Так вот зачем она их надела», — подумал он и не смог сдержать улыбку.
Сделав глубокий вдох, он прикрыл глаза и заиграл. Казалось, всё идёт идеально, но на последнем такте внезапно что-то больно ударило его по глазу, на мгновение он как будто ослеп и оглох, но доиграл пьесу, не прерываясь, используя только тактильную память.
Ещё ничего не видя, он встал, поклонился и ушёл за кулисы.
Йенс тронул его за плечо:
— Эй, ты меня видишь?
— Вызвать «скорую»? — участливо предложил кто-то.
— Нет, всё в порядке, ерунда, — довольно плохо слыша самого себя, ответил Эрни, наконец-то осознав, что же произошло: лопнула басовая струна, сильно ударив его в лицо.