Самолёт Москва – Белград
Шрифт:
– Ох, Мира… Избаловали вы его, ты и Поля. Братислав то, Братислав сё… Думаете, я сына меньше вашего люблю? Ему мужская рука нужна, а не бабьи нюни. Ты только посмотри, что он вытворяет! Дерзит. Я ему слово, он мне десять! Всю комнату заклеил этими длинноволосыми рожами, ночью приснятся – поседеешь со страху. Тьфу… Глаза бы мои это не видели… А музыка? Да разве же это музыка? Воют, как на похоронах, да патлами трясут! В Москву он, видите ли, собрался… Я с Полиной поговорю, чтоб воли ему там не давала, чтобы в восемь вечера дома был, чтоб никаких гулянок. Только учёба, и больше ничего…
Братислав с наслаждением
Кира сидела на кухне и читала Выготского, Полина, как и обещала, нашла его книгу «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира». Конечно, не всё ей было понятно, но… Но как же здорово этот психолог описал, что она почувствовала тогда… Тогда, когда её душу, совсем юную и неискушенную, тронула своей мучительной скорбью предрассветного часа, своей невыразимой болью эта великая трагедия. Невыразимой потому, что «смысл пьесы унесен Гамлетом в могилу».
Кира просто утонула в книге и даже не шелохнулась, когда Братислав, подавляя зевоту, вошёл на кухню. Лишь после его «доброго утра», девушка очнулась и уставилась на мужчину невидящими глазами. Кто это? Ах, да… Сын Полины Аркадьевны, Братислав. Почему он улыбается? Она такая смешная? Братислав улыбался, потому что… Потому что он прекрасно выспался, потому что мартовское солнце светило по-весеннему нагло и весело, потому что эта робкая девочка похоже не доставит ему особых хлопот.
Мужчина поднял крышку с белой эмалированной кастрюльки и слегка поморщился:
– Манная каша! Бр-р… Полина в своем репертуаре. Ты, кстати, завтракала?
– Да, спасибо.
Кира взяла книгу и встала из-за стола, но Братислав её остановил:
– Оставайся, ты мне не помешаешь, вдвоём даже веселее. Так, кашу я точно не буду…
Он подошёл к холодильнику, стоящему у окна, позади Киры, которая опять погрузилась в чтение. Братислав посмотрел на её узкую спину, ниже лопаток не шире его ладони, на худенькие, прямые плечи, на пушистое кружево волос над тонкой, беззащитной шеей и представил себе эту девочку, скорчившейся на полу, прикрывающей своими руками – прутиками живот, грудь, голову от ударов ногами. Его передернуло от омерзения к её отчиму. Ублюдок.
В холодильнике нашлись яйца, салями и приличный кусок костромского сыра. Что же она так увлечённо читает? Братислав заглянул через её плечо, пробежал глазами несколько строк. Да уж… Неслабо для подростка.
Дыхание мужчины было так близко, что она порозовела от смущения. Ну чего он подглядывает? Кира зябко повела плечами. Братислав выпрямился, сообразив, что ей неловко.
– Уже обед скоро, я сделаю бутерброды и поджарю яичницу, поешь вместе со мной, потом прокатимся Москву. Идёт? Только не говори, что не будешь есть, взрослых надо слушаться, – Братислав достал продукты из холодильника и принялся за готовку.
Когда
– Кира, а ты знаешь, что у меня деревянная нога?
– Да, знаю, – прошептала девушка со всей серьезностью.
Братислав заразительно расхохотался, его темные глаза вспыхнули на солнце медовыми искрами:
– Не верь, на самом деле, это металл и пластик!
Кира опять склонилась к книге. Как она должна реагировать на такое? Тоже рассмеяться? Что-то не очень хочется…
– Ладно, согласен, не самая удачная шутка, – виновато сказал мужчина, раскладывая яичницу по тарелкам.
Кира стояла посреди двора и ждала пока Братислав разогреет машину. Солнце после обеда скрылось за низкими, пепельно–серыми тучами, с неба лениво валил рассыпчатый мартовский снег, а в домах загорались оранжевым светом прямоугольники окон. Это было похоже на Новый год, на сказки, которые показывали по телевизору в зимние каникулы. Кира подумала, а что, если бы она жила здесь с самого рождения: открывала бы по утрам тугую дверь подъезда, держась за отполированную до блеска латунную ручку; размахивая портфелем, бежала вприпрыжку по заросшему старыми липами двору, мимо домов с этими, каких там… эркерами, касалась кончиками пальцев узорчатой ограды парка, а после уроков возвращалась домой, к Полине Аркадьевне, к шкафам, доверху заставленным книгами, в тишину и покой? Она была бы выросла другим человеком?
Братислав счищал снег с крыши автомобиля, сетуя на собственную лень и на изменившуюся погоду. Надо было всё-таки встать пораньше, тогда успели бы прокатиться до снегопада. Он посмотрел в сторону Киры, та стояла с приоткрытым ртом, полностью погружённая в свои мысли. Странная она всё-таки… Мужчина слепил снежок и запустил им в девушку, но тут же пожалел об этом. Снежок угодил аккурат за шиворот её клетчатого пальтишка. Кира съёжилась, втянув голову в плечи, и уставилась на него испуганными глазищами, словно спрашивая: за что?! Стянув зубами замшевые перчатки и запихнув их в карман, Братислав подошел к Кире и начал быстро убирать из-за ворота снег, тающий на её коже. Он поймал себя на том, что хочет легонько щёлкнуть её по кончику носа, но, мысленно отругав себя за этот мальчишеский порыв, вслух весело сказал:
– Кира, извини, сегодня день моих неудачных шуток. Если хочешь, то тоже можешь забабахать в меня снежком, я не против.
Кира молча покачала головой, ей хотелось отстраниться от Братислава, но она боялась обидеть его, поэтому так и стояла, не шевелясь и чуть вздрагивая от прикосновения теплых мужских рук. До этого ни один мужчина не дотрагивался до неё, ну, кроме физрука, когда тот помогал прыгать через козла. Но физрук был совсем стареньким, лет сорока, наверно, так что не считается…
Когда они наконец-то уселись в машину, Братислав, сверкнув в полумраке белозубой улыбкой, спросил:
– Ну что? Начнем знакомство с Москвой с Красной площади?
– Хорошо….
***
Когда они вернулись, Полина была уже дома, и ей совсем не понравилось то, с каким щенячьим восторгом Кира смотрела на Братислава. Совсем не понравилось.
Она вспомнила давний телефонный разговор с Гораном, сын тогда только-только окончил гимназию, кстати, с отличием, как они и надеялись.