САМОСБОР. Бетонное сердце

Старых Алексей

Существо доползло до самого входа и резко замерло, будто наткнувшись на невидимый барьер.

— Ну же, давай! Вот он я! — развел руки в стороны Беркут. — Давай, разберемся по-мужски. Один на один! Только ты и я.

Издав булькающий звук, тварь медленно отступила и исторгла крупную желтую каплю антропоморфной формы. Новое порождение уверенным шагом пошло к Беркуту. С каждой секундой оно приобретало все более и более отчетливый человеческий образ.

— Беркут, чертов сукин сын! Ты чего удумал? — произнесла фигура знакомым голосом.

—

Сокол?! — Боец прищурился, стараясь разглядеть знакомые черты лица. — Нет, это не ты. Хорошая попытка, но он не был таким козлом! — Беркут сжал кулак и зарядил Лжесоколу в челюсть.

Удар был хорош. Голова отродья разлетелась на кучу мелких осколков, обратившихся в полете маслянистыми каплями. Тварь отшатнулась и, беспорядочно маша руками, уцепилась за рукав ликвидатора. Янтарная кисть тотчас расплавилась и стремительно потекла по руке вверх. Боец не успел ничего сделать, как масса просочилась сквозь фильтр противогаза и затекла в нос. Беркут издал утробный рев боли и ужаса. Он чувствовал, как оно выжигает каждую клетку еще живого организма. Существо могло убить его сразу, но не хотело. Оно наслаждалось страданиями полупарализованной жертвы.

Через несколько минут, когда тело бойца стало больше похоже на мятую тряпку, в комнату втекло основное тело твари. Масса поглотила назад Сокола и то, что осталось от Беркута. Все его знания, опыт и эхо разума быстро считывались коллективным сознанием твари. Прокручивая память, она дошла до текущих событий, но было уже поздно.

Кобра зажал кнопку детонатора.

— Время десерта, мразь!

Искра, вспышка — и плотная огненная волна моментально полетела от центра склада, превращая все в раскаленную пыль. Ударный фронт разрывал бетонные перекрытия, словно бумагу. Этажи дрожали и складывались, падая в темную бездну. Звуковая волна была настолько сильной, что привела в сознание оглушенного Барда.

Это было очень вовремя. Противовес лифта разорвало на куски, и кабина на всех парах летела обратно вниз. Сержант быстро ударил по кнопке «Стоп». Аварийный тормоз противно завизжал, вгрызаясь в металл направляющих, но со своей задачей справился.

— Пожалуйста, подождите, — сказал механический голос из динамика. — Ремонтная бригада уже в пути.

Бард сел, обхватив колени руками, на затертый пол лифта. По его щеке прокатилась скупая слеза. Теперь это все, на что были способны его эмоциональные центры. А когда капля высохла, он ощутил успокаивающую пустоту. Больше не осталось сожаления, горечи, страха. Ничего, кроме безмерного чувства благодарности.

Резким движением он отстегнул противогаз и направил пустой взгляд на мерцающий огонек желтой лампы. В нос сразу ударил знакомый запах сырого мяса. Бард закрыл глаза и, подражая механическому диктору, тихо прошептал:

— Внимание! Начинается Самосбор.

Глава 17. Моя воля!

Высокий коротко стриженый брюнет с густыми усами достал из ящика стола плотно запечатанную бутылку с темной жидкостью. Он внимательно изучил рваную этикетку с потускневшими буквами «Солнцедар. Крепкое».

—

Один, девять, семь, пять — вы знаете, что означают эти цифры?

— Нет, — холодно ответила светловолосая фигура, засунув руки в карманы длинного плаща.

— Это то, когда его сделали, — усач занес бокал и стал пристально вглядываться в напиток. — Я почти уверен, что это было завтра… или сегодня, — он сделал мелкий глоток и, поморщившись, поставил бокал на стол. — Нет, точно не при нас.

— Позвольте поинтересоваться, а что делать с Юрием Александровичем?

— Не задавайте глупых вопросов, мой милый, — раздраженно ответил усач. — Концерт окончен, последняя нота сыграна, и можно избавиться от инструментов.

— Он все-таки был довольно эффективен.

— И что вы предлагаете? Взять его к нам? А если он заподозрит, что мы не до конца откровенны, то… надеюсь, мне не стоит объяснять, что будет? Зверь, однажды вкусивший человеческой плоти, уже не остановится.

— И тем не менее, я считаю, что он этого не заслуживает.

— А вы с годами становитесь сентиментальным, мой друг. В нашей профессии — это вредное качество. Так и быть, обеспечьте ему комфортабельную камеру в испытательной зоне родного института.

— Так и сделаю.

— Лучше скажите, как вам директорское кресло? Надеюсь, вас не беспокоит аллергия на натуральную кожу?

— Нет, все в порядке.

— Красноречивы, как и всегда. Ладно, не сильно привыкайте к нему, скоро вас ждет очередное повышение. Думаю, что Политбюро не заставит себя долго ждать.

— И все же — я не понимаю. Откуда вы могли знать, что он устранит Виссариона? Вадим мог и не расколоться.

— Мог, но это зависело не от него. Вы когда-нибудь прислушивались к тишине? Слушайте, — усач замер. — Слышите этот ритм? Это не воздух в трубе. Это бьется сердце Гигахруща. Оно там, глубоко в центре. Если долго прислушиваться, можно различить его шепот. Сам Гигахрущ ведет нас. Он видит все, знает все и может почти все. Но, что самое главное, он хочет помочь нам.

— И зачем? — спросил он усача с легкой долей скепсиса.

— Чтобы мы помогли ему. Текущее состояние Гигахрущевки не позволяет ему полноценно существовать. Самосбор — это лишь временная мера. Необходимы более радикальные меры.

— Перестройка.

— Именно, дорогой друг, нам нужна Перестройка.

— Последствия могут быть катастрофические. Партия ни за что не пойдет на это.

— О, не переживайте. Их никто спрашивать не… — усач остановился на полуслове и, пошмыгав носом, уловил кислый запах. — Вы чувствуете? — человек в плаще кивнул и забегал глазами по комнате. — Похоже на уксус.

Сквозь стены и пол прошла ощутимая волна вибрации, а из вентиляции повалил густой желтый туман. Уже через секунду дышать было невыносимо, легкие жгло, словно кипятком. Мужчины двинулись к шлюзу, дернули гермозатвором, но дверь не открылась.

— Нет, ты не можешь! — задыхаясь, хрипел усач. — У нас был уговор! Я все сделал, так как ты говорил!

Кожа медленно плавилась, словно воск, обнажая мышцы, сухожилия и другие мягкие ткани. Глаза выкатились из орбит, оторвались от нерва и лопнули. Оглушительные горловые вопли страданий продолжались до тех пор, пока парочка полностью не растаяла, оставив после себя две серые лужи ядовитой слизи.