Самосожжение

Антропов Юрий

Я вздохнул и, подойдя к Алине, мягко обхватил ее голову ладонями и прижал к себе.

Юрик затих между нами, но ненадолго - тут же замолотил руками и ногами, и мать поставила его на пол.

Я обнял Алину, коснулся губами ее щеки.

Ты у меня совсем ещё молодая...
– шепнул я.

Она с недоверием покосилась на меня, слегка отстранившись. Я тоже напрягся, ожидая, что сейчас она, как обычно, произнесет свою излюбленную, вроде бы кокетливую, но на самом деле очень ехидную фразу: "Неужели? Можно подумать..."

Она,

однако, молчала, все так же пристально глядя на меня.

А разве же не молодая?
– как бы искренне удивился я, на самом деле провоцируя ее, хотя и подсознательно.

Она мягко, с оттенком легкой печали усмехнулась и заметно расслабилась, стала не такой напряженной.

– И ты у меня красивая...
– Я снова хотел быть искренним.

– Старуха, - полушутливо перебила она, сдержанно принимая мою ласку. Целых тридцать пять лет!

– А я говорю: красивая...
– А где Юрик?
– спохватился я.
– Что-то он притих...

Друг за дружкой мы торопливо пошли из кухни. В прихожей мы разделились каждый заглянул в свою комнату.

– Ах, вот он где!..
– Я остолбенел на пороге.

Юрик сидел за моим письменным столом и, высунув язычок от усердия, замазывал белым чертежным штрихом текст рукописи, начисто перепечатанный мной накануне.

Алина вынырнула из-под моего плеча, ойкнула и метнулась к Юрику:

– Ты что делаешь, разбойник?!

Я остановил ее:

– Не надо. Теперь уж все равно... Пусть мажет...

Я хотел было вернуться в кухню, куда и Алина должна была прийти, потому что мы так и не позавтракали, но по пути сказал себе, что, если сейчас я сверну в другую комнату и Алина сама по себе пойдет за мной, значит, тут мне и надо поговорить про письма. Лучшего времени у нас не будет. Пока Юрик занят не то редактурой, не то цензурой. Пока в школе Гошка. Пока в доме стоит редкая тишина, - видно, потому она и установилась, что была не к добру...

Я свернул в комнату, и Алина, оставив Юрика, тотчас пошла за мной. Я сел на край продавленного кресла.

– Аля...
– Я посмотрел на нее, бочком присевшую в старое креслице. Что-нибудь случилось?

– Да нет...
– Она пожала плечами, уводя взгляд в сторону.
– Все в порядке.

– Хм, все в порядке...
– Я накалялся, но сдержал себя.
– Тошнит?

– Немного...

– Что же ты думаешь делать?

Она не выдержала моего взгляда, потупилась.

– А ты считаешь, что у меня есть выбор?
– спросила она.

– По-моему, да.
– Я, конечно, хитрил, чтобы не отбивать у нее надежду. Ведь раз на раз не приходится. Токсикоз еще ни о чем не говорит. Роды могут быть совсем безопасными.

Она улыбнулась. Но не снисходительно, что было бы вполне справедливо, а вроде как сочувственно. Она знала, что я хотел завести еще одного ребенка.

– У меня весной государственные экзамены, - торопливо сказала она,

оправдываясь передо мной.
– Я должна сдать. Мне больше не разрешат взять академический. Я и так уже три раза брала. Из-за Юрика...

Я подавленно молчал. Дело не в экзаменах, мысленно сказал я себе. И не в токсикозе. Большая часть женщин испытывает токсикоз, и теперь это становится нормой. Все дело в том, что Алине просто не хочется иметь еще одного ребенка. Если бы она хотела - все аргументы были бы в пользу этого желания. Да и она сама чувствовала бы себя совершенно иначе. А так - у нее даже силы воли нет...

И неожиданно для себя я произнес все это вслух, гневно глядя на Алину.

Она долго молчала, потупившись. Потом тихо произнесла:

– Мы не имеем права... Такая сложная теперь жизнь...

Вот и все аргументы, подумал я. Не мог я так быстро совладать с собой, чтобы сказать ей хоть что-нибудь такое, от чего у обоих отлегло бы на душе. Это лишь позднее, чаще всего поздней ночью, осоловело глядя в темень комнаты, я вспомню все свои разговоры с Алиной, праведные и неправедные, и стану клясть только себя одного.

По счастью, в эту минуту, выводя нас обоих из оцепенения, кто-то дернул за ручку двери. Три раза подряд. Да кто же еще, как не Гошка! Это был наш условный сигнал. Чтобы не будить Юрика звонком.

– Братка пришел из школы!
– ринулся Юрик в прихожую.

Алина глянула на меня. В ее взгляде уже не было враждебности, как минуту назад. И мы устремились к двери.

Лицо Гошки было вялым.

– Что-нибудь случилось?
– быстро спросил я.

– Ничего...
– Гошка понял, что напугал нас внезапным приходом.
– Правда, пап, ничего! Все в порядке...

– Вы как сумасшедшие!
– взорвался я.
– Вам плохо, а вы твердите одно и то же: "Все в порядке!.. Все в порядке!.." Какой же это, к черту, порядок?!

– Извини, пап...

Гошка будто лишь теперь вспомнил, что эта фраза: "Что-нибудь случилось?" была для нашей семьи своего рода паролем. И нужен был конкретный ответ. Мы так и стояли у дверей. Трое - в прихожей, четвертый - на лестничной площадке. И трое ждали ответа.

– Голова разболелась...
– уныло сказал Гошка и шагнул наконец через порог.

– Так быстро?
– глупо удивился я, глянув на часы.

– Утром было ничего, - уже и оправдывался Гошка, снимая с себя куртку, - а на алгебре разболелась...

"Господи!
– мысленно ужаснулся я.
– Неужели я такой деспот, что даже в подобной ситуации передо мной нужно оправдываться?!"

– Послушай, сынок...
– я мягко поймал руку Гошки.
– А может быть... ты курил опять, а?

Гошка выдержал мой взгляд и покачал головой из стороны в сторону. Он страдал, что я до сих пор не верю ему. Ну было такое. Просто баловался он. Две-три сигареты. На переменах. Чтобы не выделяться.