Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916
Шрифт:
Обратим внимание на упоминание о Стокгольме в этом душераздирающем документе. Дело-то серьёзное. Столица нейтральной Швеции после поражения первой русской революции стала прибежищем самых радикальных революционеров. В 1906 году здесь проходил IV («Объединительный») съезд РСДРП; в 1906–1907 годах боевая организация эсеров под руководством ещё не разоблачённого Азефа здесь же разрабатывала план убийства Николая II. По наведённым в Департаменте полиции справкам выяснилось, что секретный сотрудник Орно имел прямое отношение к предотвращению этого теракта. «Из отчёта о деятельности Орно в г. Стокгольме видно, – пишет чиновник Департамента в справке, составленной для товарища министра внутренних дел генерала Курлова, – что он не только был осведомлён о готовящемся покушении на жизнь Государя
Так или иначе, незадачливый самоубийца выжил. В вознаграждение за все заслуги, муки и страдания товарищ министра назначил горячему эстонскому парню единовременное пособие в размере двухсот рублей (по тем временам – двухмесячная зарплата служащего средней руки). Малость очухавшись, в начале марта, по выходе из больницы, Орно пишет прошение: «Нахожусь в настоящее время в крайней нужде, не имею квартиру и страшно голодаю… поэтому имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство не отказать мне выдать денежное помощий, чтобы я мог вырвнуть (так! – А. И.-Г.) с этого тяжкого положения и уехать в заграницу». Прочитав, Курлов, должно быть, прослезился и накинул к пособию ещё сотню. Как жил дальше ревельский крестьянин, смог ли он осуществить мечту и смыться от всех друзей и врагов «в заграницу» – этого мы не знаем.
Но что там – мелочь типа Орно! И более значительные работники бедствовали, в лучшем случае довольствуясь грошовыми подачками из «секретных сумм» Департамента полиции. В июне 1910 года начальник Петербургского охранного отделения полковник фон Коттен пишет директору Департамента полиции Зуеву о некоем агенте Владимире Кулагине, числящемся по документам в крестьянском сословии. По словам Коттена, Кулагин десять лет – с 1898 по 1907 год – состоял секретным сотрудником охранки, «причём в начале службы занимал положение организатора и члена Петербургского комитета местной организации РСДРП, а в 1905 г. перешёл в партию социалистов-революционеров, в которой был также организатором и членом Петербургского комитета… В 1904 г., по сведениям Кулагина, было произведено несколько удачных ликвидаций местной организации РСДРП, которые… сильно понизили преступную деятельность этой партии в столице. Начиная с 1905 г. Кулагин даёт Отделению ценные сведения о деятельности партии социалистов-революционеров». Далее следует длинный список «ликвидаций», осуществлённых по наводке Кулагина.
Во время одной из таких полицейских акций, в 1906 году, Кулагин был арестован вместе с группой эсеровских боевиков. За участие в следствии в качестве осведомителя тогдашний начальник питерской охранки полковник Герасимов обещал ему освобождение, новые документы на вымышленное имя и денежную награду в четыре тысячи рублей. Но, по обыкновению российских чиновников, обещание не сдержал. Кулагин был осуждён на каторгу, да и без денег остался. От каторги его спасло помилование, но в тюрьме бедняга подхватил чахотку и на свободу вышел инвалидом. Тогда и обратился за помощью в родное учреждение.
Два года бумаги Кулагина перебрасывали в здании на Фонтанке с одного стола на другой. На запрос вице-директора Департамента полиции статского советника Виссарионова Герасимов (теперь уже генерал) отписал, что «Кулагин был арестован с его согласия» и что «ходатайство о выдаче ему за оказанные услуги особой крупной суммы не заслуживает уважения, т. к. со дня его арестования и по день помилования Кулагину продолжало выдаваться жалование по 75 рублей в месяц, что в течение 1 года и 7 месяцев составляет 1425 рублей».
Коттен оказался сердобольнее Герасимова. Перед Зуевым он ходатайствовал о выплате ценному агенту всей обещанной суммы. К тому же Кулагин продолжал оказывать услуги полиции, дав, в частности, новые важные показания по делу эсеров-террористов Чернова,
Подобных примеров бедственного положения, в котором оказывались сотрудники царских спецслужб, и полного пренебрежения к ним со стороны высокопоставленных начальников – можно привести множество. Неизбежен вопрос: а чего ради эти несчастные вступали на мрачную стезю провокаторской деятельности? Не из идейных соображений: идейные борцы не просят подачек, да и были ли когда-нибудь у российского государственного строя самоотверженные защитники? Ради денег и чинов? Но, как видим, никто из них карьеры не сделал и не разбогател (кроме разве что Азефа, но об этом демоне провокации разговор особый). Конечно, условия вербовки бывают самые разные. Но, по-видимому, самым распространённым мотивом поступления на секретную службу был обыкновенный страх. Страх ареста, страх смерти, страх… Неизвестно чего. И верная подруга страха – надежда.
Одна из первых в истории Департамента полиции операций по вербовке секретного сотрудника оказалась и одной из самых удачных. Осенью 1880 года с полицией начал сотрудничать Иван Окладский. Когда много лет спустя П. А. Столыпин ходатайствовал перед государем о даровании Окладскому (в то время носившему вымышленную фамилию Петровский) прав потомственного почётного гражданина, он мотивировал это «исключительными заслугами» нашего героя «в деле политического сыска». Ценность его как сексота заключалась прежде всего в том, что он был одним из основоположников революционного террора в России.
Как известно, систематический революционный террор начался с образованием «Народной воли» в 1879 году. Окладский принадлежал к узкому кругу творцов этой смертоносной организации. Его «послужной список революционера» выглядел в глазах товарищей безупречно. Уже в 1874 году, в девятнадцать лет, участник подпольного Южнорусского рабочего союза, он знакомится с вдохновенным апостолом революционной борьбы Андреем Желябовым, становится его ближайшим соратником. Радикальные «землевольцы» решают образовать боевую организацию – Окладский среди них. Во время подготовки первого покушения на Александра II на железной дороге под Александровском он – незаменимый и самоотверженный исполнитель – возится с опаснейшей взрывчаткой, лично закладывает бомбы под рельсы. Попытка закончилась неудачей; в 1880 году Окладский был арестован вместе с Квятковским, Пресняковым, Ширяевым и ещё дюжиной товарищей. На судебном процессе в октябре того же года произносит пламенные речи: «Я не прошу и не нуждаюсь в смягчении своей участи. Напротив, если суд смягчит свой приговор относительно меня, я приму это за оскорбление». В числе опаснейших злодеев был приговорён к смертной казни через повешение.
Вот тут-то и попался. За несколько дней до предполагаемого дня казни в камеру Окладского явился искуситель – жандармский офицер Комаров. О состоявшемся между ними разговоре мы можем судить по донесениям последнего. Комаров осторожно дал понять осуждённому, что для него возможно помилование. Цена – сотрудничество с полицией. Дни и ночи ожидания смерти в одиночной камере сделали своё дело. Как всё произошло – в деталях мы не знаем. Сразу или постепенно, но Окладский решился. Через несколько дней он уже давал первые показания: о содержании междукамерных «бесед»-перестукиваний. Потом был использован для опознания арестованных народовольцев (все они, дабы запутать следствие, скрывали свои настоящие имена). Он же поучаствовал в аресте и опознании Желябова: вывел полицию на конспиративную квартиру на Невском, 66 (угол Фонтанки), где вождь «Народной воли» и был арестован. Словом, поработал усердно.