Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь
Шрифт:
Глава 11
КОЛДОВСТВО
В соседней школе девятиклассник застрелился. Дядя у него военный. Приехал в командировку, остановился ночевать, а утром выстрел - так рассказывали.
Племянника в больницу. Дядьку до выяснения. Долго выясняли. Но племянник выжил и рассказал, как было дело. Дядю выпустили, а дело было так, что племянник стрелялся из-за любви.
Сапожников никак не мог постигнуть, что значит из-за
– Ее все лапают.
– А ты откуда знаешь?
– И я.
– Слушай, - перебил Сапожников Глинского, - откуда у тебя шары никелированные?
– От бильярда.
– Это же подшипники…
– Не знаю… В парке бильярд сломали, а шары разобрали, кто успел. Я успел. Я три штуки спер. А тебе подшипники зачем?
– Бумагу прожигают, - сказал Сапожников.
– Если с двух сторон по бумаге кокнуть - прожигают.
– Покажи.
Сапожников показал. На тетрадном листе появилась дырка.
– Где ж прожигает? Пробил, и все. Как гвоздем, - сказал Глинский.
– А ты понюхай, - сказал Сапожников и еще раз кокнул.
Глинский понюхал.
– Паленым пахнет.
– Значит, он из-за тебя стрелялся?
– спросил Сапожников.
– Нет… Ее все лапают.
– А Никонову?
– спросил Сапожников.
– Нет.
– Почему?
– Она отличница, - сказал Глинский.
Ночь.
– Она от тебя без ума, - сказал Глинский.
– Без кого?
– спросил Сапожников.
Переулок темный-темный, а впереди освещенная улица.
– Она так говорит, - сказал Глинский.
– Она говорит, что ты ее околдовал.
– А кому говорит?
– Всем. А хочешь ее спасти?
– спросил Глинский.
– Я уже спасал.
– Никонову?
– Нет. Вообще. Двое сговариваются. Одни пристает, а другой спасает. Хочешь Никонову спасти от меня?
– А зачем?
– Они героев любят. Я пристану, а ты спасешь. Только в темноте. А то она в школе на меня скажет.
– А почему они героев любят?
– спросил Сапожников.
– А ты нет, что ли?
– Я их никогда не видел, - сказал Сапожников.
Никонова сказала глухим голосом:
– Ну тебе чего?.. Тебе чего?.. Пусти, ой, мама!.. Мама!
Сапожников перебежал улицу и схватил Глинского поперек живота. Он оглянулся и уперся Сапожникову ладонью в нос. Сапожников отпустил его. Никонова побежала.
Глинский за ней. Сапожников за ним. Глинский обернулся и ударил его в лицо.
Сапожников поднялся с земли. Глинский схватил его за горло. Тогда Сапожников провел два апперкота ему в живот, а головой ударил ему в скулу. Глинский обмяк.
– Пошли, - сказал Сапожников.
И они с Никоновой вышли из переулка на светлую улицу.
Под фонарем стоял дрожащий, но совершенно целый Глинский.
– Ребята, вы откуда?
– нереальным
– Там ко мне кто-то пристал, - сказала дрожащая Никонова, - а Сапожников меня спас.
– А кого же ты бил?
– спросил дрожащий Глинский.
– Не знаю… - ответил дрожащий Сапожников.
– Будешь мне по физике объяснять?
– спросила Никонова.
– Буду, - ответил Сапожников.
А они как раз тогда магниты проходили. Электромагнитную индукцию. Это когда одни магниты постоянные, а другие не постоянные.
Мама сказала:
– Она хорошая девочка, но не твоя.
– Почему?
– В ней колдовства нет, - сказала мама.
– А во мне есть, - сказал Сапожников.
– Кто тебе сказал?
– спросила мама.
– Никонова.
– Это не твое колдовство, - сказала мама, - а ее самолюбие. Она перепутала.
– А в тебе колдовство есть?
– Было. Но пропало, - сказала мама.
– Почему?
– Потому что я его на твоего отца истратила.
На Сапожникова иногда вдруг накатывало. Вдруг он застывал и отключался. Он не переставал видеть, и сознание его было отчетливо, но что-то в нем самом, внутри него, будто слышало движение невидимое. И если кто-нибудь в этот момент задавал ему вопрос, он, конечно, отвечал невпопад. Удивительно было другое. Эти ответы сапожниковские потом странным образом подтверждались. А это раздражало.
Математику теперь преподавала завуч, а прежний учитель вел физику. И теперь Сапожникову приходилось круто. Завуч не любила Сапожникова, а Сапожников не любил завуча. Она ему мешала думать. Еще по устному счету, нет чтобы сложить пять плюс семь равняется двенадцати, - он воображал столбик из пяти кубиков, надстраивал еще семь штук и, когда два вылетали поверх десяти, говорил - двенадцать. Казалось бы, Сапожников и завуч должны были ладить, потому что для завуча большинство вещей состояло из кубиков. А все остальное было отклонение.
Но и отклонение можно было разбить на мелкие кубики, а если все равно получались отклонения, их можно было опять раздробить и так и далее. А до каких пор?
– Пока они не станут круглыми, - сказал Сапожников.
– То есть?
– спросила завуч.
А как раз тогда проходили понятие "бесконечность", и если делить без конца, получаются частицы, из которых эти кубики состоят.
– Ну и что?
– раздраженно спросила завуч.
– Это физика. А к математике какое это имеет отношение?
– Математика ведь тоже для жизни?
– Начинается… Ну и что?
Завуч хотела загнать его в угол. Вид Сапожникова вызывал у нее тоску и отвращение.
– А в жизни частицы мечутся хаотически. Броуново движение.
– Ну и что?
– А когда они сталкиваются, они друг о друга стачиваются. Как галька морская.
– Во-первых, кто тебе это сказал? А во-вторых, как же ты из круглых частиц сложишь граненые? Кристалл, к примеру?
– Приблизительно.
– Кристалл? Приблизительно?.. Сапожников!