Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь
Шрифт:
– Мораль тут ни при чем, - сказала мама Дунаеву.
– Нюра - случай особый… Вам хорошо, и слава богу.
– Каждый случай особый, - сказал Дунаев.
– Я с вами согласна, - ответила мама.
Мама вышла из сеней на лестницу, где Сапожников тупо смотрел на велосипедный насос, который ему починил Дунаев, и думал: а что внутри насоса делается, когда поршень вытягиваешь, а новому воздуху всосаться не даешь, если, конечно, дырку пальцем не зажать? Говорят, воздух разрежается. А почему тогда, если поршень отпустить, его обратно
– Пошли, домой, сынок… Нам пора, - сказала, мама.
– Уроки надо делать. Ты учись хорошо. А то нас с тобой завуч не любит.
– Ладно, - сказал Сапожников.
– А ты когда в Калязин в зимний лагерь поедешь, ничего бабушке про Нюру не рассказывай.
– Ладно, - сказал Сапожников.
В то время, в школе к Сапожникову относились сдержанно. Это потом к нему стали хорошо относиться. Когда ему уже на это наплевать было, а тогда нет, путано складывались у него отношения в школе.
В классе как привыкли? Либо ты свой, и тогда ты как все и подчиняешься правилам неписаным, но жестким. Либо ты сам эти правила устанавливаешь, и тогда все тебе подчиняются, и тогда ты лидер и, будьте ласковы - что ты сказал, то и закон. В первых классах кто лидер? У кого за спиной компания на улице, шарага или двор сильный. В средних классах - кто самый отчаянный. Ну, а в последних классах лидер - это кто самый хитрый, кто хорошо питается и умеет слова говорить.
А Сапожников всю дорогу, хотя сам правил не устанавливал, но и подчиняться не собирался.
Пришел он сразу в третий класс, а портфеля у него нет. Мама ему для учебников отцовскую охотничью сумку приспособила, кожаную. Хотела, патронташ отпороть - Сапожников не дал. Сказал, что будет туда карандаши вставлять. Сразу, конечно, в классе смех. Шишкин сказал:
– Дай сумку, дамочка.
– На, - сказал Сапожников.
Шишкин сумку за ремень схватил и над головой крутит. Все в хохот. Учитель входит в класс:
– В чем дело? Все по местам.
На большой перемене Сапожников завтрак достал - два куска булки, а внутри яичница, белые лохмотья. Шишкин сказал:
– Ну-ка дай.
– На, - сказал Сапожников и отдал завтрак. Ну, все сразу поняли - телок. Шишкин откусил, пожевал и сказал:
– Без масла сухо.
И через весь класс шарах бутерброд, об стенку возле классной доски. Все смотрят.
Сапожников пошел за бутербродом, нагнулся, а ему пенделя. Но он все же на ногах устоял, бутерброд поднял, яичницу, обкусанную шишкинскими зубами, двумя пальцами взял, в фанерный ящик - урну выкинул, а, хлеб сложил и к Шишкину вернулся.
– Попроси, прощенья, - сказал Сапожников.
Все смотрят.
– Я?
– спросил Шишкин.
– Ты.
Шишкин ему еще пенделя. Учитель в класс входит:
– В чем дело? Все по местам.
Следующая перемена короткая. Сапожников вытащил обкусанный хлеб, подошел к Шишкину:
– Попроси прощенья.
– Ну, ты… - сказал Шишкин и опять ему пенделя.
–
Шишкин взял у него хлеб и опять в стенку запустил, как раз когда учитель, входил и все видел.
– В чем дело? По местам. Шишкин, а ну подними хлеб.
Шишкин пошел поднимать хлеб, Сапожников за ним. Когда Шишкин нагнулся, Сапожников ему пенделя. При учителе. Шишкин выпрямился, а Сапожников у него хлеб из руки взял.
– Шишкин, на место, - сказал учитель.
– А ты откуда взялся? Я тебя не знаю!
– Из Калязина, - сказал Сапожников.
– А-а, новенький… Плохо начинаешь, - сказал учитель.
– На место.
Сапожников весь урок старательно писал арифметику. На другой переменке Шишкин убежал.
На следующее утро Сапожникову дали в глаз перед самой школой - двое подошли и сделали ему синяк. На уроке Шишкин смотрел на доску и улыбался. На переменке Сапожников достал вчерашний хлеб и подошел к Шишкину.
– Попроси прощенья.
Шишкин кинулся на Сапожникова и хотел повалить, но Сапожников не дался. По тетрадке отличницы Никоновой потекли чернила, а на тетради у нее закладка - лепта шелковая, вся промокла. Визгу было на всю Москву. Шишкина и Сапожникова выгнали из класса. Вызвали родителей.
Вечером лампы в классе зажгли над учительским столом только, а остальные не зажигали. За окном городская ночь с огоньками, а в классе полутьма. Мать с Сапожниковым на одной парте. Шишкин с отцом на другой.
– Сапожников, - сказала завуч, - объясни, почему ты ударил Шишкина ногой?
– Он сам знает, - сказал Сапожников.
– Пусть попросит прощенья.
– Прощенья?!
– рявкнул отец Шишкина.
– Прощения?! Его ударили, а ему еще прощенья просить?
– Родители, будьте добры, снимите головные уборы, - сказала завуч.
Мать сняла платок, отец Шишкина кепку.
– Мальчик, - сказал отец Шишкина, - кто ты такой? Может быть, ты фон-барон? Фон-баронов мы еще в двадцать первом в Анапе утопили… Почему сын рабочего человека должен у тебя прощенья просить? А?
– Не у меня, - сказал Сапожников.
– А у кого же?
– спросила завуч.
– У хлеба, - сказал Сапожников.
– Как можно у хлеба прощенья просить?
– сказала завуч.
– Дикость какая-то… Он у вас нормальный ребенок?
– У кого?
– спросил отец Шишкина.
– Это его бабушка приучила, - сказала мама.
– Он не виноват… Когда хлеб падал на землю, она велела его поднять, поцеловать и попросить у него прощенья… Он так привык, он не виноват.
– Мальчик, - сказал отец, Шишкина, - у тебя хлеб с собой?
– Ага, - сказал Сапожников.
– Дай-ка сюда, - сказал отец Шишкина. И разделил на две половинки, снаружи ссохшиеся, а внутри еще влажные.
– Васька, ешь, - велел отец Шишкину.
– Перестаньте!
– вскрикнула завуч.
– Не буду, - сказал Шишкин.