Самсон. О жизни, о себе, о воле
Шрифт:
А потом на допросе Людмила случайно проговорилась, что у нее есть сожитель, то есть я. Тогда мусора за это ухватились – думали, что я могу быть причастен к продаже лекарств. Пробили по архиву, а когда узнали, кто я такой, чуть не обделались от радости. Как же, старый знакомый! Биджо Тбилисский! Знаем, знаем такого. Связались с операми, которые меня прошлый раз брали. Те говорят, что, мол, недавно откинулся, но сейчас на него ничего нет. Но вот в прошлый раз он нам крови попортил, а на суде получил по минимуму. Так что надо упаковать по полной. Но только теперь наверняка. Тогда эти псы и придумали подставу с изнасилованием. И поставили
– Что это? – не сразу сообразил я.
– Ты что, маленький? – отмахнулся Биджо. – Не знаешь, что менты в своих сортирных бумажках извращениями называют?
– А, ты вот о чем…
– Короче, не смогла Людмила от дочки отказаться, – с грустью в голосе, но без всякой обиды на свою женщину констатировал Биджо. – Она сама из Сибири, родственников никаких здесь нет, так что если бы ее осудили, то дочку отправили бы в детский дом до конца ее срока. А что там с детьми вытворяют, ты, наверное, в курсе… Об этом фильмы надо снимать. Документальные. Какая мать на это согласится? Даже если ради спасения детей нужно подставить хоть и близкого, но, по сути, совершенно чужого человека?!
– Никакая, – согласился я. – У нее просто не было выбора.
Наш разговор с кавказцем прервали. В кормушке камеры показалась помятая, недовольная рожа контролера. Натужно заскрежетал давно не смазываемый замок, и дверь медленно открылась. На пороге, как клоуны в цирке, стояли два сержанта и пялились в глубь камеры. Даже в своей форме они выглядели очень комично. Один был высокий и худой, а второй – маленький и толстый. Однако, даже мельком взглянув на их лица, можно было понять, что намерения у них далеко не дружеские. И физиономии совсем не такие веселые, как у клоунов на арене. Высокий, опытным взглядом оценив мое удовлетворительное состояние, пролаял:
– Кузнецов, на выход!
Сержанты с явным наслаждением наблюдали за тем, как я с трудом поднялся во весь рост и, подволакивая одну ногу и хромая на другую, двинулся к двери.
– Шевели копытами, сука! – вякнул коротышка, играя наручниками. – Лицом к стене! Руки за спину!
Внутри меня все клокотало от негодования, но пришлось подчиниться. Холодные браслеты снова сдавили мои запястья. Щелкнул замок в закрытой сержантами двери.
– Вперед по коридору! – процедил высокий.
Но едва я сделал первый шаг, как он размахнулся что было сил и ударил меня по спине. Он был профессионал в своем деле и знал, куда надо бить, чтобы не оставлять следов и в то же время доставить максимальную боль. Удар пришелся между лопаток. От такого удара даже у здорового человека сбивается дыхание и темнеет в глазах. Что уж тут говорить обо мне…
Ноги подкосились, и я рухнул на пол. В последний момент все же успел сгруппироваться и упасть набок, сумев уберечь и без того превращенное в сплошную кровавую ссадину лицо. Но падение все равно оказалось болезненным.
– Слепой, что ли, спотыкаешься на ровном месте? Ноги, что ли, не держат? – не удержался от довольного смешка коротышка.
Он явно страдал комплексом неполноценности
– Встать была команда! – заорал рослый сержант и, не давая мне отдышаться, схватил за шиворот и рывком привел в частично вертикальное положение, поставив на колени. – Ну, ты плохо понял, сучонок?! Или ребра пересчитать?
Собрав в себе последние силы, я ответил, смотря ему прямо в глаза:
– Я тебе, тварь, самому твои гнилые зубы пересчитаю. Дай только выйти.
– Можешь даже и не надеяться, – оскалился мент. – Теперь вас всех отправят туда, где вам не очень понравится. Скажу тебе по секрету, – он снизил голос и даже нагнулся к моему уху, – конец пришел всей вашей воровской кодле. Теперь наша власть будет.
– Посмотрим, – огрызнулся я и попытался встать во весь рост.
Меня провели в комнату для допросов этажом выше. Из мебели в ней практически ничего не было, кроме прикрученного к полу деревянного двухтумбового стола и вмурованной в бетон металлической табуретки для задержанного. За столом, дымя сигаретой, развалился помятый, какой-то пыльный, словно только что вытащенный из шкафа с нафталином мужик лет сорока пяти. На нем был дешевый костюмчик и галстук-лопата. Сальная шапка приглаженных редких волос, усыпанных крупинками перхоти, и постоянно бегающие, глубоко посаженные лисьи глазки дополняли эту малоприятную картину. Тут же лежала тонкая папка с документами. Едва открылась дверь и сержанты ввели меня в комнату для допросов, он тут же с интересом уставился на меня.
– Снимите с него наручники и можете быть свободны, – приказал мент.
Некоторое время мы молча изучали друг друга. Потом мужик шумно вздохнул, громко хлопнул ладонями по крышке стола, подвинул к себе папку, открыл ее, быстро пробежал глазами первую страницу с таким видом, словно видел ее впервые. Потом что-то одобрительно пробурчал себе под нос, откинулся на спинку стула, сцепил руки на груди и только после этого сказал:
– Ну что ж, давайте знакомиться. Моя фамилия Сомов. Я следователь. Мне поручено вести ваше дело. А также поставить вас в известность, что не позднее чем завтра вам будут официально предъявлены обвинения по нескольким статьям Уголовного кодекса Российской Федерации.
– Каким статьям? Что вы можете предъявить, когда забрали меня прямо с улицы?! – не выдержав, заорал я на следователя. – Сейчас не тридцать седьмой год, когда можно людей ни за что сажать в тюрьму, придумывая им вымышленные преступления, – я кивнул в сторону дверей, намекая на своего сокамерника Биджо.
В ответ следователь только слегка усмехнулся и, не обращая внимания на мой крик, продолжил:
– Верно, времена уже не те. Но и сейчас закон остается законом, и за любое преступление каждый гражданин должен понести наказание, от этого уж никуда не денешься. Но в любом уголовном деле очень многое зависит именно от взаимопонимания между следователем и подследственным. Вместо того чтобы орать на меня, вы бы лучше серьезно подумали о том, каким образом можно максимально облегчить свою участь.